Нет, не напрасно гласил Александр Сергеевич: «Невеселая пора! Глаз очарованье…» Есть в Озари что-то тоскливо-сладкое, как если б понарошку умереть… Пушкин ощущал осень, она давала ему вдохновение и заглядывала вовнутрь души черным безжизненным взором, холодя сердечко, вызывая экзальтированный ужас, грусть, тихую удовлетворенность и веселость с колокольцами в румяную зарю, хрустящую инеем…
Фото: Александр Токарев.
Для меня вид сероватой реки, которую на данный момент рябит промозглый ветер и однообразный дождик, почем-то не уныл и тосклив, как виделось бы, наверняка, капризному горожанину, привязанному к телеку либо компу и не любящему рыбалку.
Постоянно, любой год, всякий раз по-разному, но практически идиентично остро чувствую я запах палой листвы, терпкой свежести прохладного леса, от которой идет кругом голова, а в шорохе и шепоте напористого дождика я слышу Вечность, когда Уход постоянно сменяется Началом.
Почему-либо конкретно в это время я люблю быть у реки один. Быть может, из-за того, что и река на данный момент одинока и открыта в беззащитной наготе нахмуренного леса, стоящего над ней?.. Крун…крун, крон… Глас ворона, плеск воды на круговерти с переката на омут, висячая изморось, туман и томные влажные ели на обрывистых берегах. Осенняя река…
Сиим вечерком я на реке один. Хотя собирались вдвоем с товарищем, но у него не вышло. Я же был собран и уже настроился на поездку. Потому скоро выкарабкался на разведку: как там налим? Хотя, естественно, осень еще очень теплая, пока не для налима — любителя ледяной воды.
Перед данной для нас поездкой мне позвонил тезка, прямо с реки, от горячего костра и чарки коньяка: дескать, лишь что изловил налимчика… «Ага, снова звонит!..» — Это он про колокольчик закидушки, который, видимо, звонил в режиме настоящего времени, в то время как звонил сам Санька. Уф, тавтология… Но так выходило.
Санька больше в ту ночь (то есть темное время суток) не звонил, оставив меня в незнании и зависти, хорошо, не темной, но зависти… Я здесь сижу у компа, разгребая писательскую рутину, а люди рыбу ловят… Но в крайнее время нет способности уехать к воде, когда захочу.
Позже уже, когда обменялись сообщениями на рыбацком веб-сайте, выяснилось, что изловил тогда Санька 4 налимов, но маленьких. Головастиков… Почему так? Это тезка ко мне с вопросцем, дескать, ты на налимах не одну собаку съел… А причина все та же — тепло.
Для нас, может, холодно, в особенности у костра ночевать, переворачиваясь с боку на бок, а налиму — жара неимоверная… Когда устоятся ночи за минус, тогда — самое время для ловли налима.
И вот я в конце концов на реке. Далековато от моста не стал забираться. Времени не много на все хлопоты и рыбалку.
Наши испытанные места далее, ниже по течению. Но я решаю тормознуть на наиболее близком маленьком плесе, где на моей стороне желтеет песочная коса, а обратный сберегал традиционно обрывист. На нем возвышаются ели и стоит практически нагое лиственное мелколесье, ежась от прохладного ветра.
Денек сероватый и с маленьким дождиком. Нужно начинать с убежища. Срубив несколько сухих жердей, натягиваю большенный кусочек целофана, прихватив его к жердям клочками капронового шпагата. Под навес складываю все вещи, по другому вымочит их маленький и нудный дождик.
Хоть и рано готовиться к ночлегу, но я понимаю, как поздней в осеннюю пору обманчиво время. Практически как в перволедье: чуть последуют заключительные щучьи хватки около часа денька, изредка около 2-ух, и можно собирать снасти. И брать не будет больше, и сумерки свалятся скоро.
Хотя, естественно, если остаться с ночевой, то случаются хватки и практически в полной мгле. Но это быстрее исключение.
Сначала как постоянно приходится расчищать избранную полянку от следов пребывания на ней еще одного быдла. Сиим свиньям, видимо, тяжело было, уезжая, захватить с собой в багажник пакеты с мусором, банками и пустыми бутылками.
Везде это сделалось в Рф, будто бы и не было у страны величавого прошедшего, осталось лишь: урвать, нагадить, отравить живую природу, пройти по головам, наступить на руки ближнему, так как рынок… Откуда это?
Понятно, что рыба сгнивает с головы, но обязано же быть снутри стержневое-доброе, не зависящее от лицемерия несменяемых правителей и разгула жирующих под ними чиновников.
Возможно, обобщать и под одну гребенку всех — тоже недозволено. Те, с кем мы ездили к воде в крайнее время, сиим не грешат. Наиболее того, лицезрел на веб-сайте, как собирались ребята на собственных машинках разгребать мусор на Ветлуге и увозить упакованную в мешки дрянь в собственных багажниках.
Но кто-то же оставляет пакеты и бутылки, при этом сиим практически завалены берега наикрасивейших наших рек и озер с относительно незапятанной еще водой.
Но вернемся к деньку нынешнему. Не считая того, что денек этот короток, нужно к тому же пространство под лежанку прогреть. Необходимо раскалить песок неплохим костром, с множеством углей и густого жара, который дает лишь мореный дуб-плавник.
Потому не ленюсь находить на скате в низину этот самый плавник. Нахожу несколько стволов. Кряхтя и проклиная рыбацкую добровольческую свою долю, подтаскиваю их к навесу.
Там совместно с отысканной сосной-сухостоиной, которую спилил большой «одноручкой», укладываю плавник в нодью из 3-х бревен. Сухостой нужен для начала костра, а далее, чуть займется дуб, костер уже и дождик не загасит.
Позже, когда песок прогреется, передвину костер, а над местом, где он горел, поставлю навес. Потом уберу угли, разложу сырые ветки ивняка, а на их — сухую травку… сухую, ну, высохшую на корню, а на данный момент она мокрее воды от беспрерывного дождика…
Лишь для мягкости и нужна она. Сверху — кусочек целофана, а на него — брезент. Лежанка готова. Под травкой есть пустое место посреди ивняковых веток, где будет гулять жар от углей, а позже от раскаленного песка.
Под навесом можно будет лежать в ожидании звонка колокольчика, лениво щурясь на огнь, слушая шорох дождика и тихую музыку по приемнику. Холод снизу не подберется, по последней мере до часу-двух утра, а там и собираться можно, пить крепкий чай, мыться в ледяной воде реки. Днем нужно двигаться домой, чуть рассвет забрезжит.
Но на данный момент, когда стоянка первобытного рыболова в главном оборудована, мне необходимо изловить маленькой рыбешки на живца. Если не на живца, то хотя бы для «резки» изловить хоть какую «белоснежную» рыбу.
В осеннюю пору, как я увидел, самые большие налимы попадаются на рыбку. На червяка, обычно, поклевок больше, да и налимы в уловах большей частью маленькие.
Фидер я кое-где посеял во время переезда в новейший дом, часть удочек-донок — тоже. Есть лишь закидушки. Но у меня с собой резиновая лодка и припасены бортовые донки с фидерными кормушками весом, кажется, 60 граммов. Хватит по осенней не быстрой воде.
Также приготовил прикормку и кашу сварил для насыщенности и вязкости. Во время крайней поездки сюда мы ловили и на консервированную кукурузу, не считая опарыша, червяка и перловки. Тогда клевала сорожка-плотва, а отпрыск Иван и подлещика выдернул на закидушку. Брал я и в сей раз кукурузу.
Переплыв реку, я привязался к лежавшей в воде ели. Практически в каждой яме лежит таковая своя ель, подмытая вешней водой, и оттого все места тут весьма похожи.
Чуть опустил кормушку на дно, как сторожок бортовой донки затрепетал и на леске забилась сорожка. Вот она-то мне и нужна… Сорожки забавно и достаточно нередко клевали на донку, заставляя трястись пружину с ярко-красным пластмассовым шариком и колокольчиком на конце сторожка.
Но вот сторожок прогнулся плавненько и очень, а потом откинулся вспять. Я хватаю удильник и делаю подсечку. Это очевидно не сорожка. На леске упруго прогуливалась достаточно мощная рыба.
Скоро под бортом плеснуло и на воде забелел бок подлещика. Я брал рыбу рукою и бросил в садок. Лещ опамятовался и облил меня ледяными брызгами. Бр-р!.. Как им не холодно там, в осенней воде?..
Брал подлещик на мочку красноватого опарыша, насаженного совместно с одним юрким навозным червем. Сорожка тоже брала в главном на опарыша, пореже — на кукурузу, перловку и червяка.
За развеселой ловлей с борта я чуток было не запамятовал про главную свою цель — ночную рыбалку… А дело было уже к вечеру. Снимаюсь с «якорей» и причаливаю к собственному берегу.
На песке раскладываю кольцами леску с мотовилец, перематывая назад для вольного сброса лески, втыкаю прочные ивовые прутья, насаживаю на двойники резку и живцов, а на одинарные большие крючки с длинноватым цевьем — мочки больших земельных червяков и темно-малиновых подлистников. Потом вразвалку забрасываю закидушки и вешаю на леску колокольчики.
Все это делается еще при сумеречном свете вечера, чтоб можно было сходу выставить длину лески. По другому позже в мгле можно либо перекинуть за бровку с косы на яму, либо забросить очень близко.
Если заброс будет далее границы переката, то крючки могут оказаться в коряжнике ямы, где налим стоит деньком. Вроде и пространство налимье, но тут лишь леску рвать. Ну и охотится ночной хищник не тут, а выходит на границу переката и ямы либо на сам перекат.
В девять часов раздался 1-ый негромкий звонок колокольчика. Иду на этот гул, скрадываемый ночными звуками. Леска закидушки плавненько опадает и уходит вперед. И от этих неторопливых движений настолько же сдержан и колокольчик. Чуток позванивает… Это налимья повадка.
Не сравнишь с резкой язевой поклевкой. Скоро под берегом всплеснуло, и у ног завертелся колесом маленькой налимчик. Позже настолько же тихо брал очередной.
Ночь (то есть темное время суток) выдалась тихая, с шелестящим на пленке дождиком, смутным гуканьем филина на том берегу, с аккуратными шагами в мгле.
Тут, судя по следам, водится маленькой медведь. Отъедается, видимо, муравьями к зиме. Он, наверняка, и шляется в стороне. Привык и к дыму, и к беспокойным рыбакам-бродягам…
Налим брал плохо. Попались всего три некрупных налимчика, но это все из-за теплой пока озари. И я надеюсь еще возвратиться сюда в седоватые от инея ночи.
