Утренняя октябрьская заря лениво осветила края горизонта, скользя холодными солнечными лучами по синим дождевым тучам.
Фото создателя.
Легкий северо-восточный ветерок прогоняет ненастье, открывая взгляду кромку голубого небосклона, на который медлительно поднимается колоритное солнце.
Лес встречает нас перезвоном томных капель и сладким мокроватым воздухом.
Густой грибной запах льется посреди стройных березок, осинок и лохматых юных сосен.
Запах зеленоватой хвои плывет над сырой землей, касается поверхности пожухших травок и растворяется на просторах пойменных лугов и примыкающих к юному лесу полей с люцерной.
Лучи восходящего солнца окрашивают медной окисью маковки больших сосен и покрывают бронзой стволы берез.
Пожелтевшая листва ярко вспыхивает сусальным золотом и под дуновением ветра озорно шелестит.
Озябшие листики юных худых осинок нервно дрожат от холода. Самые большие листочки, с темными пестринами и серебристой каемкой по краям, отрываются от ветвей и плавненько падают на землю.
Легавая скупо хватает носом струйки воздуха и поскуливает от возбуждения. Запахи будоражат ее, по мускулам пробегает озноб, маленьких хвост конвульсивно виляет из стороны в сторону.
Охотничья страсть стопроцентно поглощает собачью душу, карие бездонные глаза с укором глядят на мои неторопливые сборы — владелец, давай резвее!
Уши то приподнимаются ввысь, то опускают вниз чутко улавливая различные звуки осеннего леса.
Прохладная потертая вороненная сталь ИЖ-58 обычно ложится в руки, не спеша переламываю горизонталку, и два патрона с «девяткой» занимают свое обычное пространство в стволах. Следует глухой щелчок замка, и моя «старушка» готова к охоте.
Все, можно идти на встречу с самым загадочным и давно ожидаемым трофеем для хоть какого легашатника — вальдшнепом.
Забрасываю ружье на плечо и даю Лексе команду — вперед!
Легавая взвизгнула, натянутая пружина собачьих мускул выпрямилась и резвым ходом устремилась закладывать первую параллель.
Местами высочайшее разнотравье стопроцентно прячет Лексу, виден только белоснежный краешек хвоста и радужные брызги от висячих на травке хрустальных капель.
Отбежав от меня метров на 70, она оборачивается, чтоб не утратить меня из виду, опосля чего же делает поворот, пробегает по прямой метров 20-30 и опять поворачивает, заходя на еще одну параллель, юрко лавируя меж стволами берез, осин и клена.
Мрачно-коричневая рожа выражает щенячью удовлетворенность от способности самореализоваться и предаться самой главной в ее жизни страсти — охоте.
Я иду не спеша, любуюсь осенним днем и вдыхаю чудесные запахи октябрьского леса: терпкий запах хвои, мягенький клубничный с примесью ландыша, а также ощущается кисленький привкус ежевики.
Мокроватая земля поглощает звук моих томных шагов, но при всем этом ясно слышно, как лапы отбивают дробью галоп собаки, что с исступленным азартом исследует юный лес.
На очередной параллели, пересекая клубничную полянку, она резко сбавляет ход и, мало поводив носом, медлительно потянула навстречу волнующему запаху.
Куцый хвост растянулся как струна, белоснежный с темными вкраплениями и карим пятном на боку корпус легавой задрожал. Два маленьких шага, и, приподняв заднюю правую лапу, Лекса замирает.
Взор устремлен через сероватые стволы с лохматыми парашютиками иван-чая, ноздри однообразно расширяются, с трепетом прихватывая запах невидимой птицы. Вот она краса и торжество охотничьей страсти легавой!
Вскидываю ружье к плечу и обхожу слева стоящую на стойке легавую, стараясь как можно меньше создавать шума. Прохожу вперед метров на 10, поворачиваюсь к ней и даю команду — вперед! Легавая стоит.
— Вперед! — наиболее серьезным глас скомандовал ей, при всем этом сам сделал два шага правее, чтоб прирастить предполагаемый сектор стрельбы по птице.
Вальдшнеп вспорхнул, как постоянно, нежданно, аккурат меж мной и Лексой. С гортанным кряхтением, задевая согнувшиеся от сырости лохматые закорючки кипрея, нырнул меж молодыми березками, стараясь быстро добраться до рядом стоящей сосенки, чтоб укрыться от смертельного заряда дроби.
Маленькая поводка, стволы опережаю долгоносика на корпус — выстрел, и сноп «девятки» останавливает полет птицы. На вариант если легавая попробует сорваться со стойки, даю команду — стоять!
Моему волнению нет предела, и я резвым шагом иду к месту падения трофея.
Лесной кулик распластал свои крылья посреди вороха березовых листьев.
Какой умопомрачительной раскраской одарил творец эту загадочною птицу. Мрачно-охристый цвет перьев чередуется с наиболее светлыми тонами, совершенно маскируя лесного отшельника посреди ветвей, листьев и травки.
Набросок на перьях размещается слоями, будто бы засохшие листья папоротника, где на темно-коричневое перо лаского набегают бежевые и белоснежные перышки с вкраплениями и полосами темного цвета.
Поднимаю за нос добытого вальдшнепа — красавчик!
Сердечко отрадно стучит от порции адреналина, грудь распирает от экстаза и душу заполняют эмоции (Эмоции отличают от других видов эмоциональных процессов: аффектов, чувств и настроений).
Так, а где моя охотница?
В пылу охотничьего счастья совершенно не направил внимания, что рядом нет собаки. Уж очень она у меня чувственная и не может пропустить момент триумфа либо в случаи промаха поругаться на проштрафившегося владельца.
Оборачиваюсь вспять, а она стоит в стойке, на том месте, откуда поднялся кулик.
— Дуреха, ты чего же?
Она медлительно повернула голову, покосилась на меня, вроде бы говоря — иди сюда, тут кое-где спрятался очередной.
Стремительно вешаю на тороку добытый трофей, меняю стреляную гильзу на заряженный патрон и подхожу к легавой.
— Ну давай, вперед!
Она медлительно, нехотя, сходит с места и в полуприседе следует за притягивающим ее запахом. Проходим 10, пятнадцать, 20 метров, становится ясно — птица бежит.
Перед нами две совершенно крошечные сосенки и полоса из 10-ка стволов молодых совсем оголенных осинок, за которыми высится уже пятиметровая лохматая ярко зеленоватая сосна. Меж сосной и осинками, прикрытые листиками и иголками, торчат розовые шляпки мухоморов.
Шапки старших мухоморов покрылись бледно-розовыми крапинками и высятся над «молодежью» на толстых ножках в маленьких юбочках.
«Молодежь», краснея от скромности, только мало выглядывала из-под лиственного ковра и конфузливо прикрывала худые ножки высохшими прошлогодними иголками.
Шаги легавой замедляются, она вся растягивается, поворачивая мочку носа на право и, приподняв переднюю левую лапу, каменеет.
Как обычно, обхожу застывшую на стойке легавую и захожу впереди.
— Вперед!
Стоит не шелохнувшись, только мало подрагивает краешек хвоста.
— Вперед! — в моем голосе зазвучали наиболее требовательные ноты.
Легавая осторожно продвигается на два метра и опять застывает.
— Хорошо, давай я для тебя помогу.
Приготовившись к выстрелу, начинаю двигаться навстречу. Невзирая на аккуратность и осторожность, плечом задеваю ветку сосны, с нее шумно посыпалась брильянтовая россыпь капели.
От россыпи повеяло холодком и густым запахом хвои. На мгновение показалось, что время застыло, и я вижу, как в каждой падающей капле отражается синева неба, и в этих малеханьких бриллиантах, переливаясь желтоватыми, красноватыми, голубыми искорками, вспыхивает отражение солнечных лучиков.
Делаю еще пару шагов:
— Ну что, где наш вальдшнеп?
(— Нету!)
— Поди лукавишь? Смотри у меня!
Лекса не реагировала на мои слова, только броским страстным огнем сияли ее глаза, и не нужно иметь семь пядей во лбу, чтоб не узреть, что собачья душа прибывает на седьмом небе и испытывает настоящее блаженство.
Вальдшнеп сорвался в трех-четырех метрах от легавой. Вот что означает покровительственная расцветка и умение затаиваться.
И как я лишь не узрел его фактически на нагой земле?
Опосля подъема вальдшнеп не стал, как обычно, пробовать укрыться от охотника и собаки посреди ветвей осин, березника и мощных лап сосен, а начал двигаться прямо на меня.
От нежданности я оторопел. Даже подсознательно отклонился на лево, чтоб пропустить дерзкого кулика.
Вальдшнеп пропархал в некий паре метров от меня, я ясно лицезрел любой взмах его коричнево-пепельных крыльев, темные, как угольки, глаза, и длиннющий бежево-коричневый нос.
Запоздалый дуплет прогремел торжественным салютом, славя смелость и находчивость лесного кулика.
— Вот это артист! Ай да стервец! Нет, ну ты взгляни, каковой…
Легавая в азарте порезала вокруг меня круги и всем своим видом выражала недовольство моим промахом.
— Да хорошо, будет для тебя браниться, такие дерзкие и отчаянные должны жить.
Легавая очевидно не соображала мой философский настрой и до этого чем опять пойти в поиск, высказала мне пару нелицеприятных фраз на собственном собачьем языке.
