— А вы понимаете, Гагик Самсонович, что человеку, воспитывающему легавую собаку, отпуск положен в августе? — Да, понимаю, — не моргнув глазом, дал ответ мне заместитель директора по кадрам и правовому обеспечению. — Всем легашатникам, не считая основных геологов. В каждой шуточке, видимо, есть своя толика везения, либо так успешно складывался рабочий цикл, что лет пятнадцать никто не посягал на мое «легитимное право». Даже директор, согласуя в очередной раз летний отпуск, только время от времени, хмуря бровь, говорил: «Смотри у меня, на патроны не заработаешь!»
Фото создателя.
И вот нежными вибрациями голоса Иры Богушевской, через шорох шин и рокот мотора звучит увертюра дороги.
Шарахаются в стороны от шоссе и удирают вспять карельские сосновые боры, перемежаемые болотами; мерцают вологодские поля и костромские леса. Вперед!
Туда, где ожидают нас туманные утренние луга в пойме Вятки, напоенные теплой росой, что алмазной крошкой сверкает в лучах рассветного солнца на стрелах осоки, резной каемке листьев шиповника и в тонких сетях сети.
Туда, где чудный август вложил в собственный калейдоскоп ворох незабвенных воспоминаний, ярчайших мгновений охотничьих удач и разочарований, что годами, не тускнея, хранятся в памяти…
Сперва мы, естественно, проверяем дупелей, хотя отыскать в конце июля — начале августа выкошенный луг либо поле с отавой в крайние годы большая фортуна.
Но вот слева от размокшей полевой дороги, ведущей на далекие карты, куда на данный момент и на джипе соваться страшновато (уж больно далековато идти за трактором), видна полоса скошенного луга, с разбросанными по нему скатками сена.
Хельда потряхивает сонную округу исступленным радостно-скандальным лаем.
Для кого-либо просто малая птичка, а для кого-либо реальный трофей. Фото создателя.
— Ну что ты копаешься? Пошли быстрее! Лежать! И тихо, молчи! — сдерживаю собаку и собственный очевидно участившийся пульс…
Отбросив сомнения (сколько раз сюда до этого захаживали, а все бесполезно!), пускаю дратхаарку:
— Вперед! — команда производит эффект спущенной тетивы, «оборзевшая» легавая стрелой срывается с места и широченными зигзагами в минуту пролетает всю полосу изумрудной отавы.
— Ну, Хельда, так мы навряд ли кого найдем. Пробежалась — сейчас будем вспоминать челнок. Тут для тебя не безграничная тундра…
А может, и взаправду это поле пустое? В один прекрасный момент моя старшая собака Хильда медленной рысью прошла длинноватую луговину насквозь, по прямой полосы.
— Нет, так дупеля не отыскивают! — взяв дратхаарку на корду, я радиво прочелночил с ней совместно полкилометра, и здесь своенравная сука демонстративно уселась в центре, взором сладкоречиво выражая полнейшее нежелание продолжать глупое занятие: дескать, как, старенькый дурень, ты удостоверился в конце концов, что нет тут никого?
За первым, возможно пустым, участком, где Хельда, как стелющийся над полем кошмар, порождение Хелльстада, совместно с росой обязана была бы смести на собственном пути все живое, нашему взгляду раскрылись еще два прокоса, невидимые издалече за стенкой высочайшей травки на меже и зарослями ивняка вдоль мелиоративных канав.
Слабенький ветерок потянул в спину, потому топаем по краю скошенной полосы на далекий конец луга.
Там запускаю издавна порывающуюся сбежать от ноги Хелльстадину (ах так ее необходимо было именовать!) в поиск против ветра, заворачивая свистком на еще одну параллель.
В влажной низине быстрая собачка сбавляет ход и, укорачивая челнок, замирает над отавой с высоко поднятой головой, вытянувшись в струнку.
Неуж-то есть птица? Осторожно приближаюсь к собаке, унимая волнение, и здесь она делает несколько неуверенных шагов вперед, утыкается рожой в травку, мечется вправо-влево, потом раскручивает спираль вокруг свежайшей сидки, но как досадно бы это не звучало! Долгоносики, значительно тут натоптав, успели откочевать на другое поле…
— Да, Хельда, нюх у тебя лучший, а вот мозгов в точеной шоколадной головке чуточку не хватает, чтоб с ходу отличить сидку от птицы. Пойдем на третью карту, попытаем счастье!
На крайнем кошеном клоке луга, зажатом меж массивом леса и широкой полосой некоси, Хельда, воткнувшись в полную воды тракторную колею, стала задумчиво «рыть носом» отаву. Похоже, тут они и спрятались!
Гипотеза подтвердилась: напряженная стойка Хельды с низковато опущенной головой указывала на близость птицы. Поравнявшись с собачкой, даю команду:
Дратхаары владеют неподражаемой стойкой. Фото создателя.
— Вперед! Давай подымай его!
Шаг, иной — и юный дупель, вспорхнувший в полутора метрах, низковато летит над отавой. Эх, жалко! Не увидит он Африку! Нажимаю на спуск.
— Стоять! — торможу я собаку, сунувшуюся за упавшей птицей.
— Наверное, здесь есть еще!
И буквально. От нашей перебранки впереди, метрах в пятнадцати, поднимается 2-ой кулик. Достаем и его. Сейчас будем собирать.
В поле, над которым витал запах птицы, Хельда больше не носится безумным вскачь. Она рыскает маленькими зигзагами в особенности кропотливо; время от времени, распутывая следы низом, обыскивает лощины, где в лужицах поблескивает вода. Еще стойка!
На сей раз дупель взмывает подальше, уходя поперек луговины с плавным подъемом — обычная кроссовая мишень. От звука выстрела метрах в 20 с недовольным кряхтением срывается 2-ой, очевидно видавший виды старенькый дупель, закладывая крутой вираж с резким подъемом в сторону леса.
Выстрел навскидку звучит салютом; стреляный кулик виляет из стороны в сторону, как будто отряхиваясь от бекасинника, и, набрав эшелон, улетает на «далекий кордон».
Отыскав дупелька, сбитого первым выстрелом, мы продолжаем прочесывать «урожайную» карту. И не напрасно. Еще два долгоносика обременяют ягдташ и нашу совесть. Довольно на сейчас.
В крайнее время мы особо не усердствуем, больше 2-ух 10-ов дупелей за сезон не берем: жалею я эту неповторимую птаху, которая в осеннюю пору, залив «полные баки» жиром, отчаливает в беспосадочный перелет через Средиземное море и Высочайший Атлас. Цель достигнута.
Хельда, хоть и не блестела, способности вспомянула, ни одной птицы не спорола и битых всех отыскала…
В тех же самых угодьях, вдоль канав, в островках некосей, а то и прямо среди поля можно наступить на дремлющего черныша либо поднять выводок молодняка, и с 5-ого августа мы переключаемся в основном на тетеревов…
Густое разнотравье некошеных лугов — это не отава, тут карьером не поносишься. Стараюсь не упустить Хельду — она шуршит кое-где рядом — из виду, ориентируясь по шевелению стеблей.
Вот на участке с полеглой местами травкой, поблизости заросшей кустарником канавы, дратхаарка начинает выписывать необычные петли, вынюхивая свежайший тетеревиный, судя по стилю работы, след, и скоро замирает в стойке.
Лишь успеваю подойти метров на 5 к собачке, как из перепутанной травки с треском выдирается матерый петушок.
К полудню охоту с легавыми собакими следует заканчивать. Собака обязана отдохнуть и переждать жару. Фото создателя.
Сразу от шума, учиненного сорвавшимся тетеревом, поднимается коростель и летит в обратную сторону. Выстрел! Черныш с обрубленными крыльями, фаршированный девяткой, гулко стукается о землю.
С разворота на 100 20 градусов успеваю чиркнуть кончиками стволов по коростелю. Дуплет! Что ж, приятно сознавать, что не совершенно уж напрасно жег патроны на щите. И почему синхронный дуплет именуют спортивным, а поочередный охотничьим? На охоте почаще случается, что обе цели вылетают сходу…
В один прекрасный момент мы находили тетеревиные выводки на поле, уже поросшем юным сосняком, с частоколом березняка по краям смешанного леса. Я держал собачку фактически у ноги, давая пробежаться только на открытых полянах.
Обошли по периметру все опушки, пару раз пересекли поле галсами, пока Хельда в далеком углу не причуяла в конце концов плотно затаившихся в густой травке тетеревят. Первыми практически из-под носа собаки вылетели три тетеревенка.
Пока я высматривал петуха с чуть пробившимися темными перышками, они практически скрылись в листве юных березок, и результата выстрела с поправкой на ход не было видно. Чуть я успел создать шаг, как из-под ноги свечкой поднялся очередной тетеревенок и сел на ветку.
Хельда залилась басистым лаем, танцуя вокруг березки, где расселся, свесив голову и не собираясь улетать, любознательный птенец. И что здесь созодать!
Для закрепления полезного навыка пришлось взять грех на душу и, пятясь, отступить вспять и пристрелить тетеревенка.
— На, понюхай свою добычу и выищи вон там такового же!
Через несколько минут из кустов показалась дратхаарская рожа с затрепанным тетеревенком в пасти: дескать, прости, оказал сопротивление при задержании…
Заключительным аккордом звучала канонада в денек открытия утиной охоты. Мы приехали на луга в четыре утра, но, как оказывается, очень поздно. По берегам зигзагообразных русел, стариц Вятки, из высокой растительности, окутанной туманом, то здесь, то там торчали стволы полуавтоматов.
Бессобачная охотничья братия праздновала открытие осеннего сезона, похоже, еще с вечера, и практически всех уток уже разогнали.
— Пойдем-ка отсюда, пока нас самих не подстрелили. Лучше завтра подранков соберем, что от профсоюза достанутся.
Поняв собственный просчет, мы побрели вдоль одной из проток назад к машине. И здесь я краем глаза увидел крякву, которая в шлейфе брызг, как будто гидросамолет, разбежалась на взлет с широкого зеркального плеса. Вскинул ружье. Заряд настигнул птицу над обратным берегом.
Она как будто зависла в воздухе и, неподвижно раскрыв крылья и опрокинувшись на спину, вертикально свалилась в травку.
Что ж, ради таковых моментов стоит и недоспать, и промокнуть до нити, искупавшись в росе… И пока мои руки еще держат ультралегкую «Беретту», а Хельду несут по лугам и полям ее резвые ноги, август не произнесет нам: «Не грусти, не плачь, забудь!»
