В которой-то момент я стал чувствовать, что кто-то бродит по моим следам. Кое-где сзаду вдруг треснет сучок и начнут истерически стрекотать сороки, орать кедровки. Ну и пара воронов, провождающих меня от избушки к избушке, стремится уведомить меня, что сзаду кто-то есть.
ФОТО MATTI SUKSI/FLICKR.COM (CC BY-NC-ND 2.0)
Правда, я еще не умею распознавать тонкости в голосах этих птиц, как это было на Тимоновском стационаре в верховьях Средней Авачи.
Тогда я буквально определял, на кого реагируют птицы: на снежного барана, медведя либо на человека.
В один прекрасный момент на переходе вдоль реки Рассошины случился со мной случай.
Карабин, обычно висевший на левом рожке от поняги, остался у бревна, на котором я отдыхал, и лишь отойдя на километр, я вдруг сообразил, что чего-то не хватает.
Сбросил груз и быстрее вспять.
В бесснежный период я без карабина не прогуливался: за плечами уже была школа встреч с медведями без орудия.
Мой карабин, как положено, стоял у бревна.
Взор свалился на старенькое кострище, где верно отпечатался след фронтальной лапы не весьма большого, по нашим камчатским меркам, медведя.
Зверек подошел к месту моего отдыха, все обнюхал и, услышав, что я возвращаюсь, ринулся вниз по берегу речки.
Расхожее мировоззрение о том, что медведь при встрече с охотником сперва старается вышибить из его рук орудие, не подтвердилось (молвят, он не любит аромата орудия и старается с ним расправиться в первую очередь).
Ну, если «не любит», что тогда воспрепядствовало ему закинуть винтовку в речку? Росомаха так бы и поступила, либо упрятала бы ее куда-нибудь под кустик — отыскивай позже.
Этот медведь возник в окружении года три вспять. До этого, наверняка, прогуливался с одной из больших самок в составе домашней группы.
Настало время, его отогнали, а медведица-мать бродила тут же в округах с его наименьшими братьями либо сестрами. Зверек различался некий неуемной пакостливостью.
Оставишь избушку на три-четыре денька, чтоб сходить за продуктами, а он заберется в нее, сбросит наземь кровать, переворошит посуду, попутно свернет набок печку либо выворотит пару досок из стола.
Видимо, когда-то он находил в избушках позабытые продукты либо припасы консервов. Опосля таковых медвежьих услуг приходилось отправлять все в печку. Зато этот зверек приучил меня к порядку, и я, если уходил из избушки даже на два-три денька, все убирал на лабаз, а дверь оставлял открытой.
Росомаха — большой представитель семейства куньих. ФОТО SHUTTERSTOCK
В один прекрасный момент, ничего не обнаружив в избушке, мой неугомонный сосед добрался до снегохода. Выдрал бензобак, оторвал сиденье, унес все в наиблежайшие кустики и там бак разгрыз, ничего в нем не найдя, не считая аромата бензина.
Потом он длительно резвился с поролоновым сиденьем, пока не измельчил все в маленькую крошку. Не считая этого, пакостник уволок валенки и, испытывая на их остроту и крепость собственных зубов, преобразовал их в проветриваемую обувь, чтоб в ней, как в сандалиях, не было горячо.
Как я ни защищал избушки, ничего не помогало. Доски с набитыми гвоздями в виде ершей медведь обходил либо же выворачивал их и отбрасывал в сторону. «Пфимфы» — старинное орудие устрашения врагов, бытовавшее у студентов-охотоведов, собственного рода импровизированные взрывпакеты — отпугивали зверька только на два-три денька.
Видимо, выветривался запах темного пороха, и медведь опять принимался за свои выходки. Ну и не дело это — «пфимпа»: не сам, так случайный гость нарвется на нее и получит травмы. А это неприемлимо. Не тому учили.
С озари зверек ушел на ягоды, потом на орешки. Кое-где перезимовал, а с весны вновь взялся за старенькое. Надоел! И попробовал я подкараулить зверька, затаившись на тропе. Но медведь ухватил мой дух и пропал.
Близился очередной сезон охоты. Сейчас косолапый прогуливался по нерестилищам и часто бродил по моим следам, вынюхивал у ловушек приманку на соболя, выгребал ее и попутно отбрасывал в сторону капканы. Ими ведь медведя не поймаешь и не напугаешь.
Правда, был один неописуемый вариант, когда зверек, обшаривая дупло, оставил в нем (поточнее, в капкане-нулевке) собственный коготь. Тогда нам достался необычный трофей. Иной одинец также исследовал дупла и вытаскивал оттуда положенную на приманку рыбу, а позднее не брезгал даже попавшимися в ловушки соболями.
А в один прекрасный момент начал двигаться мой напарник по путику и узрел, что добыча была вытащена в одном капкане, в другом, а у третьего стоял сам расхититель. А нужно увидеть, в 1-ые годы работы на участке мой товарищ очень побаивался медведей и при хорошей стрельбе в мишень ухитрялся мазать по зверьку даже на близком расстоянии.
Видимо, не справлялся с психологической перегрузкой, когда лицезрел хищника. А здесь злоба охватила моего напарника, он преодолел собственный ужас и в одиночку убил мародера. С того времени закончил панически страшиться этих животных…
ФОТО SHUTTERSTOCK
Ну а мне что оставалось созодать? Пока медведь прогуливался лишь по одному путику, вдоль тропы от избушки до избушки, а позже наверное переберется на остальные. И я решил караулить зверька. Пара попыток не удалась.
Как я ни имитировал собственный уход вдаль по тропе, а сам устраивался на комфортном месте в засаде, зверек обходил меня под ветром, начинал «пышкать» и удалялся…Итак, в тот раз я подобрал собственный позабытый карабин, а вороны дружно демонстрировали, что медведь кое-где неподалеку сзаду.
Я прошел поляну, заросли низких кустарников и высокотравья и на узеньком месте от лесной гривы до реки устроил засаду. Поначалу проимитировал собственный уход. Сломал толстый лиственничный сучок, потом помельче, еще через некое время легонько шумнул ногами по травке и затих, забравшись в развилку нижних веток когда-то издавна обломанной лиственницы.
Залег на пологом суку и стал ждать. С дерева места вероятного прохода зверька просматривались до самой реки. Ветерок тянул в подходящем направлении. Решил ожидать до победного конца. И все-же момент, когда зверек миновал просматриваемое место, я прозевал.
Может, он обошел под берегом реки, где не хватанул моего аромата, но точнее всего, медведь прошел «за спиной», по стланикам, за озером, и сравнимо на большенном расстоянии, потому услышать его не удалось.
Пока я так рассуждал, сверху по тропе, куда я направлялся, донесся треск валежника, а спустя несколько секунд показался и мой «попутчик». Он несся вскачь, знай шлепали по открытому грунту подошвы его лап да потрескивали когти на сучках. Карабин был готов издавна, предохранитель снят.
1-ое, что подумалось: зверек не внутри себя, в «полной растерянности». Уши болтались будто бы лопухи, пасть открыта, язык наружу, как у собаки в жару. Нелегко ему давалась эта пробежка. Как выяснилось позднее, он растерял мой след, когда вышел на тропу на километр впереди от меня.
Крутнулся, моих следов не отыскал и понесся в оборотном направлении. Что ж, и на старуху бывает проруха. Ведь что-то принудило зверька ужаснуться и бежать на махах назад.
Медведь — хотимый трофей хоть какого охотника. Фото Дмитрия Васильева.
Натолкнулся он на мои следы у поворота с тропы, приостановился и понесся в сторону спасительных стлаников. На незапятанной открытой поляне он шел стремительно, прямо, и изловить его на острие прицела не составило труда.
Не рискнул стрелять по шейке, пришлось стрелять в область лопатки. Резерв места был не наименее сотки шагов. Кувырок — 2-ой выстрел, 3-ий. Зверек шел, но тяжело и перед старицей завалился, попробовал ползти. Пока я шел к нему, скатился с берега. Крайний контрольный выстрел я сделал уже на воде.
Да, это был тот не весьма большой самец, но вынуть его из воды было нереально. Пришлось вскрыть брюшину в воде и бросить мясо тут до проверки на зараженность трихинеллезом. Неосмотрительным движением ножика я вскрыл желудок.
На этом и закончилась предстоящая обработка трофея. Поразила необычно высочайшая зараженность гельминтами. Перевернул тушу — в воде это оказалось легким. Задняя часть левого бока от грудной клеточки до лап была практически безволосой.
Прорезал шкуру на крестце — сала не было совершенно, ни одного грамма, как и в кишечном тракте. Без сожаления оставил зверька в воде, взяв лишь пробы диафрагмы да жевательной мускулатуры для трихинеллоскопии, хотя уже твердо знал, что не смогу есть мясо этого медведя.
Брошенное мясо, если оно заражено трихинеллами, источник инфецирования всех плотоядных животных в окружении гельминтозным болезнью. Пробы проявили, что мясо зверька было без личинок. Тем не наименее я не рискнул взять его на пищу.
Пусть медвежатина станет едой для маленьких гольцов, которые сходу же скопились у туши, различных бокоплавов и остальных беспозвоночных жителей вод!
Но я просчитался. Туша начала припахивать, потому что не стопроцентно была укрыта водой, и первыми ее нашли вороны, потом стали подлетать орланы. Кружили вокруг и непонятно откуда взявшиеся большие чайки.
Птицы завлекли внимание другого медведя, который пришел на нерестилище проверить, не подоспели ли кижучи. Зверек с шириной следа фронтальной лапы см 20 просто совладал с неподъемным для меня весом — утащил добычу в стланики, закопал ее там мусором и практически недельку жировал.
Возможно, к припасам жира, накопившимся на ягодах и орешках, добавилось еще центнера два белкового корма.
В тот год Здоровый, как я именовал гиганта, отъевшись мясом Шелудивого, не стал ожидать нереста осеннего кижуча и по первым снегам отправился в «спальный медвежий микрорайон» на нашем участке, к горе Орловой, где и залег на зимовку.
Часто слышишь от охотников, что бывает, возвратится человек не впору по собственной тропе и повстречает следы какого-либо топтыгина, которые протянулись на один-два километра. Что все-таки принуждает медведя тропить следы человека? Любопытство?
Предположение «а вдруг повезет да получится»? А быть может, и человек в кое-чем повинет, провоцируя в медведе завышенный энтузиазм к способности получить нежданную еду в виде остатков от пищи человека, его деятельности?
Но жутко, когда медведь в качестве источника еды начинает разглядывать самого человека. Нужно стремиться избавиться от таковых соседей. Медведь должен с чувством ужаса и с почтением, как молвят охотники, относиться к человеку.
Если этого нет, то да, повинет человек. И в этом случае кто-то из двоих обречен.
