Солнечный луч, прорвавшись через пелену туч, коснулся кроны леса, превратив угрюмое хитросплетение веток в витой, играющий вешними красками узор. Скользнул по ярко-белым стволам берез и, на секунду затерявшись в черном пологе леса, выскочил на поле, вспыхнув мириадами слепящих огней на оплавленном жадным мартовским солнцем насте.
фото: Fotolia.com
Перебегая по белой равнине, сажень за саженью раскрашивая бриллиантовым блеском все и вся, он с легкостью взобрался на верхушку скирды и, скатившись по ее разворошенному боку, здесь же уткнулся в отъезжающие сани, встряхнув дремотный возок своим неожиданным возникновением.
Вздрогнув от броской солнечной вспышки, старенькый мерин, будто бы подгоняемый лучом, резко убыстрил шаг и фактически перебежал на некоторое подобие несвойственной для его ленивой сути рыси, прыть от которой, как волна, пройдя по упряжи, передалась возу и седокам.
И если грузу, в силу его габаритов и веса, этот рывок не принес ни мельчайшего колебания, то вот двум седокам эта необычная резвость доставила массу морок и в отдельном случае даже потрясений.
— У, холера! — нарочито басистым голосом проговорил мальчишка-ездовой, выбираясь из сенной юдоли, куда его скинула инерция, и, натянув вожжи, желал было еще добавить пару емких слов непечатного содержания, но, увидев кувыркающуюся по снегу собаку, засмеялся и кликнул:
— Эй, Мизгирь кривоногий! Ты как там?!
Взбудораженная неожиданным падением собачонка радужного настроения собственного владельца не делила и, даже невзирая на природный тихий характер, никак не вяжущийся с ее угрюмой кличкой, начала жестко лаять, но не на мерина, а на одноствольное ружье, рухнувшее на нее во время рывка всей собственной массой.
— Ну не шуми, хромой. Оно не со зла, — примирительно проговорил мальчик, пристраивая около себя упавшее ружье и, бережливо проведя рукою по ледяной стали ствола, махнул собачонке рукою.
Но та на приглашение не отреагировала и, увлеченная своими собачьими делами, помчалась по залитому солнечным светом полю в поисках вытаявших из-под снега мышиных гнезд.
«Ну как знаешь», — поразмыслил ездовой и, щелкнув по крупу жеребца вожжами, повел сани торенным маршрутом.
Улыбаясь и щурясь мириадам слепящих огней, слушая гулких вешних синиц, он фактически и не правил возом и лишь только время от времени, когда мерин замедлялся, одергивал его да периодически отводил сани от цепляющих сено кустов.
В сути, весь путь был для движения прост и представлял собой вереницу полей, разбитых прозрачными перелесками, и единственное пространство, где нужна была недюжая сноровка, был мост на Мельничном ручье.
Находящийся в глубочайшем распадке, зажатый как в клещах с 2-ух сторон лесом, сам мост размещался не прямо по ходу движения, а с некоторым изворотом заставляя спускающегося к нему созодать резкий поворот, способный крутизной собственной положить сани набок.
Потому, подъезжая поближе, возница встал, подобрал вожжи и уже вошел в поворот, как вдруг собака, безмятежно бегущая рядом, застыла и в последующую секунду быстро кинулась в лес, за стенкой которого ее задористый лай фактически сходу перебежал в жалобное скуление.
«Вот зверушка малохольная. Снова кое-где застрял», — поразмыслил владелец неспокойной животины и, резко осадив мерина, нервно соскочил с саней. Взяв ружье и загнав в ствол единственный выданный дедом патрон, проваливаясь в осевший, но все еще достаточно глубочайший снег, отправился вызволять четвероного друга.
фото: Fotolia.com
Пробираясь через заросли, проваливаясь местами по колено в снег, то и дело на уровне мыслей хуля непутную собачонку, «спасатель», отойдя от дороги порядка двадцати-тридцати шагов, натолкнулся на поваленную ель, в ветвях которой, как в сети, и посиживал притихший Мизгирь.
Погрозив псу кулаком, мальчик обошел выворотень и желал, было, здесь же на месте, еще до оказания помощи, обложить животину недобрыми словами, но не сумел, потому что увиденная им картина практически его парализовала.
Сердечко его замерло, дыхание оборвалось, гортань залепил удушливый ком, а все мускулы свела единая судорога (непроизвольное сокращение мышцы или группы мышц), и хотя мозг (центральный отдел нервной системы животных, обычно расположенный в головном отделе тела и представляющий собой компактное скопление нервных клеток и их отростков) отдавал им ясный приказ: «Бежать, бежать!» — ни один мускул так и не дрогнул, чтоб его выполнить.
Единственный орган, не потерявший подвижность от завладевшего телом шока, были глаза. Лихорадочно бегая из стороны в сторону, они затравленно находили выход, путь к спасению, но заместо этого раз за разом натыкались на плотоядные, пылающие ледяным блеском узенькие кошачьи зрачки.
Рыси! Три огромные взрослые рыси стояли в прогалине, в каких-либо 20 5 шагах от злополучной поваленной ели. Стояли они расслабленно, фактически бездвижно, ничем не выдавая злость.
Чудилось, они не удивлены и не испуганы возникновением человека и совершенно совсем безразличны к незваным визитерам. Но это была только видимость, потому что за сиим псевдоспокойствием пряталось не равнодушие, а чувство полного приемущества над стоящим перед ними маленьким человеком. Что уж гласить о собаке…
Непонятно, сколько бы времени длилось это неразговорчивое созерцание друг дружку, но здесь подал глас с чего-то расхрабрившийся Мизгирь, и рыси здесь же пришли в движение.
Ощетинив играющий блеском светлый с подпалой рыжиной зашеек, рысь, находящаяся справа, присела, оскалила зубы и, злостно зашипев, крадущейся коренастой поступью, будто бы скрадывая ничего не подозревающего зверька, начала приближаться.
Находящаяся слева повела себя чуть по другому. Также ощетинившись и зашипев, она нервно вздрогнула всем телом и, в отличие от первой, начала наступать открыто. Зло смотря прямо в глаза человека, ничем не скрывая собственных целей, кошка маленькими, мягенькими шагами, как будто опасаясь порезаться о колючий наст, начала сокращать расстояние по кратчайшей прямой.
3-я рысь, стоящая поодаль от первых 2-ух, активных действий не решала, но в то же время, судя по вздрагивающей роже и нервным покачиваниям обрубка хвоста, готова была ринуться в атаку в всякую секунду.
Готовящееся нападение вывело из ступора и возможных жертв. Собачонка, как и следовало ждать, предчувствуя непредотвратимую смерть, забилась поглубже в сплетение веток и, тихо поскуливая, стала ждать трагичной развязки.
Человек же, напротив, ощутив нервный импульс, выведший из шока все тело, посильнее сжал цевье и, неотрывно смотря в плотоядные зеленоватые глаза приближающейся кошки, начал конвульсивно взводить курок.
Эта обычная операция, проделываемая много раз, сейчас казалась просто неосуществимой. Рука лихорадочно тряслась, и большенный палец раз за разом слетал с лапки курка. В конце концов, втемную нащупав рифленую пятку, юноша что есть силы нажал. Пружина хрустнула. И в ту же секунду находящаяся слева рысь припала на фронтальные ноги.
«Прыгает!» — мелькнула ужасная гипотеза, и стрелок, довернув ствол ружья поворотом корпуса, не целясь, потому что есть, без упора, с рук, надавил на спусковой крючок.
Прыгнуть кошка успела, но, сраженная снопом картечи фактически в упор, здесь же упала на снег и с гневным хрипом начала рвать когтями наст, будто бы сражаясь с невидимым противником.
В то же мгновение рысь справа, нисколечко не ужаснувшись выстрела, бросилась вперед. Юноша, в ответ на выпад, силясь оттолкнуть зверька, резко выставил ружье. И хотя превентивный удар вышел слабеньким, но пришелся отлично, угодив медным затыльником приклада нападающей кошке прямо в рожу.
фото: Fotolia.com
От удара рысь приглушенно вякнула, отскочила в сторону и замотала головой. Растерянно озираясь, она бросила маленький взор на притихшего в луже крови (внутренней средой организма человека и животных) собрата, на стоящего перед ней человека и, неуклюже отскочив в сторону, прыжками помчалась в мглу леса. 3-я рысь кинулась за ней следом.
Несколько секунд юноша стоял бездвижно, до рези в очах всматриваясь в лесную рябь. Потом перехватил ружье левой рукою, присел, вынул из сплетения веток собачонку и без резких движений начал пятиться вспять.
Держа впереди себя, в сути никчемное, орудие, изучая каждую аморфную тень, он все отступал и отступал, не обращая внимания ни на глубочайший снег, ни на колющиеся ветки, вырывающиеся из-за спины и царапающие лицо и руки.
Само собой от веток доставалось и собачонке, но за весь путь, пока не вышли из ужасного леса, она, невзирая на порку, не проронили ни звука.
Но с выходом на дорогу проблемы не закончились. Воза на прежнем месте не оказалось. Мерин ушел. То ли причуяв хищников, то ли ужаснувшись выстрела, то ли по какой другой прихоти, но лошадка ушла и, судя по тому, что успела скрыться из виду, сделала это достаточно стремительно.
— Вот зараза! — шепотом проговорил ездовой и, отпустив собаку, кратко бросил: — Догоняй, Мизгирь!
Почувствовав под собой землю, собачонка покрутила головой и, резко сорвавшись с места, пулей перевалила за пригорок, где принялась звонко лаять.
— Догнала холеру! — облегченно выдохнул юноша и было припустил следом, но здесь же осекся: — Недозволено бежать. Недозволено. По санному пути они меня в два счета догонять.
И он, перейдя на резвый шаг, то и дело оглядываясь на стенку леса, видя в каждой ее дыре движение, начал подниматься на взгорок.
Расстояние до верхушки было невелико, и при остальных обстоятельствах он бы произнес — «рукою подать», но на данный момент оно казалась ему неодолимым.
От напряжения и пережитого его бросило в пот, ноги, будто бы налитые свинцом, неприятно дрожали, к тому же валенки, то и дело проскальзывая на спрессованном снегу, делали восхождение еще сложнее.
В итоге пару раз упав, но никогда не уронив ружье в снег, он поднялся на верхушку и, посмотрев вперед, счастливо улыбнулся.
В низине, чуток поодаль, стояли его сани и рядом очередные, от которых к нему навстречу резвой солдатской походкой, с двустволкой в руке, шел дед, подгоняемый гулким лаем непутного Мизгиря.
