У подножия кургана, на который 30 годов назад я в первый раз взобрался вкупе с егерем Леонидом Федоровичем Захарченко, стелилась безбрежная ширь тростниковых займищ. По золотистому ковру распушившихся метелок катились к горизонту разгоняемые ветром волны, а вослед за ними по небу неслись клочки туч. Прилегающая с иной стороны пашня переливалась на солнце шелком сети бабьего лета. От открывшихся просторов веяло первозданностью и неизведанностью.
Планы обследования этого угодья выстраивались сами собой, и мое воображение здесь же отрисовывало захватывающие картины грядущих охот.
Федорович, утомилось завалившись в терпко пахнущую полынь, не торопясь говорил о том, что слышал в детстве от стариков станичников о этом глухом и в прошедшем необыкновенно богатом урочище под заглавием поды.
Еще при жизни его прапрадедов эта низина была заполнена водой и тростниковой опорой соединялась с речкой Понурой, которая по сей денек неторопливо вливается в приазовские лиманы.
В ту давную пору в подах в обилии водилась различная водоплавающая и болотная птица, плесы кишели карасями, увесистыми сазанами и щуками, а по большенный вешней воде поднималась в их на нерест тарань.
Местные казаки, промышлявшие рыбной ловлей, привозили на подводах проконопаченные плоскодонки, толкались на их по сагам, вынимая из плетеных вентерей богатые уловы.
Вокруг была обрабатываемая трудолюбивым народом степь, по которой то здесь, то там курчавились заросли терна, пестрели разнотравьем сенокосы да по опорам вздымались глухой стенкой камыши.
Величавое огромное количество зайцев, перепелов, куропаток и обыденных в то время дроф находили тут и кров, и стол. Вольно пасущееся поголовье овец гарантировало безбедное существование волчьим выводкам.
Как ни растравляла казака охотничья страсть, а дозволить для себя охоту ради забавы он не мог. Страшная воинская служба, томная каждодневная работа по хозяйству отымали всегда и силы. Разве что особо густые табуны уток либо обнаглевшие донельзя волки «вынуждали» его забить хороший заряд в свою кремневку, потешить душу и, если повезет, блеснуть перед станичниками удалью.
Вот таковой мертвенной пустыней стают места обитания звериных опосля пала.
Пришедших в эти края запорожских, а потом и донских казаков поражала ширь местных степей, достояние рек и чернота земли, сулившей невиданные урожаи. Вот лишь лютовали на этих просторах непокорливые черкесы и племена номадов — потомков Золотой Орды.
Долгие годы их вольницы закончились при царствовании Екатерины II. Ее верный подданный, славный военачальник Александр Васильевич Суворов, был ориентирован на Кубань для укрепления гос границы…
Но в прошедшем веке проехалась по сиим местам конными сотками Штатская война. По станицам и хуторам прошлась свирепая коллективизация и продразверстка. Новенькая власть не простила казакам своеволия, принудительно выселила бог известие в какие края самые прочные семьи. А следом пришла еще одна поруха — германская оккупация.
И лишь в начале 1943 года, выгнав поганцев, геройский люд начал подымать с колен колхозы. Воловьи и конные упряжки уступили пространство тракторам, их лошадиных сил было довольно, чтоб вспахать все залежные земли. Только крутые склоны меотских курганов, как и до этого, серебрились ковылем, да куртины терна по берегам степных речушек покрывались поздней в осеннюю пору голубой дымкой — обильным урожаем ягод.
Команда волонтеров-учетчиков опосля проведенной работы.
Оголодавшие за время революционных перемен и военной разрухи люди растили хлеб и радовались мирным денькам. Из года в год сухие вешние ветры, не встречая на собственном пути препядствий, выдували злачный слой земли вкупе с проросшими посевами.
Иосиф Сталин своим указом обязал люд в спешном порядке сажать лесные полосы, чтоб спасти степь-кормилицу, не перевоплотить ее в пустыню.
Спустя десятилетия приазовская равнина заполучила сегодняшний «клетчатолесополосатый» вид. Ученые разумы от экологии длительно задумывались, как именовать это творение рук человека: лесополе либо полелес, но и то и другое не достаточно походило на лес и на степь.
В итоге было выдумано довольно емкое определение: агрокультурный ландшафт. С той поры живут кубанцы на окультуренном и, слава Богу, не лунном ландшафте.
Что собой представляет интенсивное ведение сельского хозяйства, спросите вы. Отвечу: фантастически высочайшие урожаи зерновых и пропашных культур, богатство овощей и фруктов, плата за которые — полная обработка всякого хоть мало-мальски подходящего к использованию клока земли, почти все тонны минеральных удобрений, раз в год вносимых в истощаемые черноземы, не наименьшее количество гербицидов и пестицидов, выливаемое на эти же площади, тыщи и тыщи кубометров воды, отбираемых для полива из обмелевших степных речушек, способы и технологии обработки и уборки сельскохозяйственных культур с помощью современной широкозахватной и высокоскоростной техники, от которой не спрятаться, не скрыться ни мышке полевке, ни выводку перепелов либо фазанов, ни затаившимся зайчатам.
Подкормка дичи в охотничьем хозяйстве.
Вы думаете, отчего из года в год мелеют наши равнинные кубанские речки? Естественно, невиданно засушливые годы заносят свою лепту, но и латифундисты в лице фермеров и агрохолдингов, беспощадно распахивая ранее заболоченные тростниковые займища, ухудшают эти процессы.
Ведь тростниковые балки, поды, луговые и кустарниковые общества — это не лишь выводковые стации птиц и животных. Благодаря задернению земли и покрытию ее естественным зеленоватым экраном, они служат аккумами и резерватами драгоценной воды, которая беспощадно испаряется на распаханных просторах.
В схожих критериях тяжело существовать любым звериным. Но, к счастью, они есть благодаря оптимальному ведению охотничьего хозяйства и действенным, хотя и недостающим мерам по охране со стороны природоохранных структур.
Для наглядности приведу данные послепромыслового учета неких видов охотничьих ресурсов в угодьях площадью 82,6 тыс. га, закрепленных за публичной организацией охотников (февраль 2018 года): заяц русак — 2593, лисица —118, шакал — 94, куница каменная — 70. Совершенно много!
Есть ли шанс сохранить звериный мир агропромышленного ландшафта, сделать подходящую и для звериных и для человека природную среду?
Да, есть, при условии, что нувориши от сельского хозяйства «оборотятся лицом» к природе и гражданам, закончат набивать кармашки, цинично игнорируя благополучие природной среды, которая является общенародным достоянием, если веровать нашей Конституции, а власть не станет заигрывать с делом и муниципальным природоохранным органам возвратят настоящие рычаги для ежедневного контроля (не путать с «закошмариванием») компаний, оказывающих негативное воздействие на объекты звериного мира и среду их обитания.
Не сомневаюсь, что у звериного мира есть шанс не просто существовать, но и процветать на сельскохозяйственных угодьях! Уверен, может быть даже приумножить численность отдельных его представителей без вреда для наших кормильцев — земледельцев. Для заслуги этих целей готова трудиться миллионная армия сторонников охоты.
И в наши деньки некие аграрии считают допустимым пускать палы.
А что все-таки поды? Поды, к счастью, так и остались степными блюдцами как знак непобедимости Природы, эталон ее былого вида.
Покрытые шрамами осушительных каналов, ожогами огневых палов, вживую истерзанные ножиками плантажных плугов, они с известной лишь им периодичностью заполняются дождевыми и талыми водами, порастают непролазными зарослями тростников и травок.
В их защитное лоно ворачиваются обитавшие там сызвека кабаны и лисы, в родовые угодья приходят олени, совершая многокилометровый переход из заповедного Красноватого леса, и каким-то расчудесным образом вновь возникает на разливах рыба.
Смотря на это, поет душа охотника. Есть чему ликовать, если сентябрьской звездной ночкой свистят в небе утиные крылья, округи озвучивает могучий рев оленя рогаля, с ревностью стерегущего собственный гарем, грохоча куцыми крыльями, взмывают фазаны, гипнотизируя оторопевшего стрелка своим экзотическим оперением; по закрайкам покосов с тюрюлюканьем выпархивают и, переваливая с крыла на крыло, уносятся томные осенние перепела… Скоро лишь 1-ые утренники собьют с камыша лист, страстно зальются гончие, вытуривая из старниковых зарослей вышедших красноватым мехом лисиц и нагулявших сало кабанов. И кажется тогда охотничьему люду, что эта благодать будет постоянно.
Надеюсь и я, что еще не раз встречу утреннюю зорю в подах, любуясь быстрым челноком легавой, оставляющей матовый след на росном лугу. Увижу, как под теплом первых солнечных лучей отрываются от земли и растворяются в синеве неба ватные клочья тумана.
Декабрьским деньком замру посреди сверкающих инеем камышей и, борясь с охватившим ознобом от морозного ветерка, а наиболее от азарта, через нарастающую какофонию гона буду вслушиваться в шорохи, ждя в хоть какой миг перевидеть, как выкатит на стежку лисовин либо мелькнет в дударе лоснящимся боком подсвинок.
Фото создателя.
Как ни обидно, а приходится мириться с тем, что у нашего и следующих поколений охотников не будет способности скрадывать стадо дроф: неуютно ощущает себя эта усмотрительная птица в тесноватых прямоугольниках «культурно протравленных» полей. Не увидим мы в не далеком будущем, как клонятся под напором косяков тарани камыши — размеренные воды Понуры перегородили плотины и шлюзы.
И все-же верю, что рано либо поздно человек начнет возвращать природе утраченное (не без его же помощи) великолепие. Уступит он родной земле завоеванную неудобь, не станет травить химией и даст ей передышку. И тогда добро откликнется хорошем.
Ну и как не веровать, если знаешь, что агроном местного сельхозпредприятия, человек дальний от охоты и очень удобный по отношению к природе, с любопытством следит за журавлями, отдыхающими на его полях опосля далекого перелета.
Приметив, как по утрам беспечно пасется на люцерне семейство оленей, он длительно «запамятывает» загнать на это поле роторную косилку, а возвратившись с работы, с гордостью обрисовывает увиденное домочадцам, и дети, обнимая батьку, уговаривают его показать им журавлят и оленят.
Как не надежды, когда зажимистый крестьянин, ранее увиденный за пусканием пламенных палов, в прошлую снежную зиму по собственной инициативе развозил на тракторе зерновые отходы, спасая от голодной погибели вылетевших к дорогам фазанов…
Пройдут годы, и, как когда-то я, иной юный паренек, в первый раз взойдя на верхушку того самого кургана, будет завороженно глядеть на пространное тростниковое займище, волнующееся на ветру золотистым ковром метелок, и чувство первозданности и неизведанности этого уголка природы пленит его навечно.
