Бабье лето промелькнуло ясным солнышком, синью небес, шелестом разноцветных листьев, первыми сворами бродячий птицы, улетающей в теплые страны. Потянуло северо-западными ветрами, нагнало рваных туч, роняющих на землю некрупные, но нередкие и нудные капли по-осеннему прохладных дождиков.
ФОТО SHUTTERSTOCK
Плотный ковер опавших листьев размок, распух, под ногами звонко не шелестел, тяжело двигался на сторону, вдавливался в раскисшую землю, придавая следам безобразный, неухоженный вид.
Медведи закатали практически все посевы, оставив опосля себя обрывки обсосанных овсяных стеблей, темные, мертвенные пятна разоренных муравейников вдоль леса, по краю полей.
Где-то еще переругивались вороны, деля крайние остатки требухи от успешных охот человека на медведя. Лоси еще надрывисто вздыхали по вечерам, в нетерпении обдирали рогами кору с сосенок, заламывали деревца, выбивали землю копытами. Все шло своим чередом, по вековому укладу, по расписанию.
Просидев у Михалыча дома три денька невылазно, распухнув от чая и утомившись от охотничьих баек, мы решили вырваться на природу, благо к обеду дождик утих, а через приподнявшиеся тучи время от времени мерцало застенчивое солнышко.
Мы — это я и два моих знакомых, изъявивших желание добыть медведя: Паша Левицкий, майор МВД (Министерство внутренних дел — орган исполнительной власти, правительственное учреждение, в большинстве стран, как правило, выполняющий административно-распорядительные функции в сфере обеспечения общественной безопасности) (мент в простонародье), который весьма помогал в моей работе по борьбе с браконьерами, и Серега, предприниматель из Белокаменной.
Паша — обычный охотник, а вот иной… Ну да хорошо! Желал поглядеть медведя — взяли с собой (транспорт и бензин имели немаловажное значение).
Михалыч, кивнул в сторону белоснежного микроавтобуса с мерсовской символом на радиаторе, резонно увидел:
— Куда вы на данной нам немчуре доедете? Возьмите мой шестьдесят 6-ой — будет куда медведей грузить!
Насчет медведей пошутил, естественно, а вот по таковой грязищи без военной техники буквально никуда.
Опосля обеда загрузились в ГАЗ-66: я за рулем, Паша рядом, а Серега залез в фургон — и выехали из Суоярви в сторону деревни Хаутаваара. За ней свернули с асфальта на северо-восток по отлично накатанной грунтовой дороге.
По обе стороны мерцал однообразный пейзаж старенькых вырубок с уже подтянувшимся сосново-еловым подростом, вперемешку с осиново-березовым мелятником. Земля потихоньку зализывала раны возобновляемыми ресурсами.
Отмотав 10-ка четыре км, свернули на неширокую лесную дорогу, петлявшую посреди маленьких озерков, спускавщуюся в низины с говорливыми прозрачными ручейками и разрушенными мостами-переправами, взбиравшуюся на горушки раздолбанными, короткими серпантинами.
ФОТО СВЕТЛАНЫ БУРКОВСКОЙ
Уверенно помесив грязюка, машинка в конце концов выскочила из лесного сумрака на открытое место. Справа матово поблескивало свинцом озеро, впереди, на взлобке, показывались остатки разрушенного строения, заросшие непролазным, жухлым, потяжелевшим иван-чаем и уже немолодыми деревцами.
Когда-то тут был хутор, еще до финской. Маленький, вольный от растительности участок любой год засевался овсом. С краю, на сучкастой березе, была устроена засидка. Метрах в восьми над землей, в развилке, была прибита пара тонких досочек, выдерживающих маленький вес Михалыча.
К ним по стволу вилась лесенка из вбитых жд костылей. Вот на это хилое сооружение мы и решили высадить стодвадцатикилограммовое тело предпринимателя, ну и он сам попросил не везти его далее (или укачало в фургоне, то ли отпало желание забираться в тмутаракань).
Кое-как затолкали собственного предпринимателя наверх. Несколько раз слазили туда-сюда, доставляя ему какую-то ввезенную самозарядку, боеприпасы, ранец с термосом и бутербродами, привязали его к стволу парашютной стропой, помня о ценности его личности для рабочего коллектива численностью около двухсотен человек, а сами, пожелав ему ни пуха ни пера, покатили далее.
2-ое польцо находилось в лесу. К нему от дороги вела каменистая полукилометровая тропинка, упиравшаяся в высокую сосну, на которой была устроена примитивная площадка для охотника.
Ступени лестницы были прибиты к стволам сосны и рядом возрастающей осины. Довольно комфортное сооружение, позволяющее вести наблюдение за полем, на котором вдоль леса показывалась еще не съеденная медведем полоса овсяных колосьев.
Посмотрев, как Павел забрался и устроился на настиле из слежек, я условился с ним, что в районе 2-ух часов ночи он выйдет к дороге, где я его и заберу.
Поколесив по лесу километра два, я выкарабкался на благопристойную грунтовку, заезженную лесовозами и некий совхозной колесной техникой. А еще через полчаса дорога вывела на просторные, ровненькие карты, покрытые овсяной стерней и еще зеленоватой отавой.
Съехал метров 20 в поле, за кустики и, бросив машинку, пошагал вдоль канавы, отделяющей карту от примыкающей.
Вооружен я был благопристойно — стареньким, но надежным КО-44 с вывешенным стволом и военной оптикой. Слева, под мышкой, грела кобура с табельным ТТ, с досланным в ствол патроном.
Фонарь «Эмитрон» в красноватом корпусе, с белоснежным ободком вокруг отражателя обеспечивал передвижение по мгле.
Километра через полтора карты закончились, уткнувшись в стенку смешанного леса, вдоль границы которого (по требованию Михалыча) оставляли нескошенную полосу овса, уже значительно помятую косолапыми. Ориентируясь по ветру, я устроился так, чтоб мой запах относило в сторону.
Медвежий лабаз сооружается недалеко от от пролаза зверька, что дозволяет произвести уверенный выстрел в наступающих сумерках, а время от времени и ночной мгле. ФОТО СВЕТЛАНЫ БУРКОВСКОЙ
Было еще сумеречно; время от времени через рваные тучи проскальзывал бледноватый диск умирающей луны, свет которой весьма успешно падал на просматриваемую местность. Ветер наносил запахи успокаивающейся на ночь (то есть темное время суток) природы, затихающие звуки денька.
Кое-где далековато слышался железный визг бензопилы и гибкий стук дизеля трелевочника. Скоро и они затихли.
Равномерно ночь (то есть темное время суток) заполнила все вокруг, заползла в каждую проплешинку, любой закуток, опустила на остывающую землю толстую пелену плотного тумана, над которым покачивались томные колоски медвежьей радости.
Слух обострился, выделяя незначимые звуки: скрип качающейся лесины, всхлип ночной птицы, шорох необлетевшей листвы, писк мыши под ногами. Луна бежала наперегонки с темными тучами, игралась в прятки, скрываясь за стволами длинноватых стволов старенькых елей, на мгновение освещая округи.
Несколько раз что-то хрустнуло в чащобнике, принудило натужиться и почувствовать дрожь в теле. Но позже все успокоилось.
Глаза утомились вглядываться в мглу, время летело, не оставляя надежды на удачное окончание охоты. Покрытые фосфором стрелки часов перевалили за полночь. Набежала тучка, пролила через мелкое сито воду, которая, попав за воротник, пробежала знобью по спине меж лопаток.
Все, неплох! Нужно выбираться. Поднял воротник, подтянул молнию на отцовской кожаной летной куртке, закинул карабин на левое плечо, правую ладонь протиснул под ручку фонаря и, засунув руки глубже в узенькие прорези боковых кармашков, заторопился к машине.
Плыл в тумане, доходящем до колен, не оглядываясь, стараясь побыстрее добраться до машинки. С 2-ух сторон чернели полосы кустов, возрастающих вдоль пограничных канав. До их было не больше 10 – пятнадцати метров.
Вдруг с правой стороны я услышал мощный шлепок по воде чего-то томного и треск ветвей, и на меня из канавы выскочило нечто огромное и черное, несколько раз скакнуло и, осев, замерло. Медведь! Его полутуша верно просматривалась над белоснежным туманом.
В критериях бездорожья на охоте в особенности ценится надежная техника. ФОТО SHUTTERSTOCK
От нежданности и испуга я резко присел, карабин упал с плеча, ткнулся стволом в землю, оттянув погоном руку и мешая вынуть ее из кармашка. Правая рука, зажатая меж ручкой и корпусом фонаря, оказалась в капкане.
Медведь звучно втягивал носом воздух, сопел и, похоже, тоже струхнул. Ветер был от него, и он, возможно, не подразумевал моего присутствия. Нанесло псиной. Очень тряхнув рукою, я наконец освободился от фонаря, выискал стебелек застежки, раскрыл куртку и нащупал теплую ручку ТТ.
Скачком высвободил его из кобуры, следя, как мишка, рявкнув, разворачивается и прыжком прячется в канаве, ломая кустарник и будоража воду.
Сдвинув предохранитель, я выстрелил в воздух, потом снова и услышал удаляющийся треск. Перевел дыхание, стараясь успокоить прыгающее сердечко. Медведь рыкнул пару раз метрах в 100, и все стихло.
Пару минут я постоял, послушал и, давясь застрявшим в горле воздухом, еле передвигая ватные ноги, пошкандыбал прочь. И лишь сев в машинку, убрал пистолет.
Желто-белый свет фар побежал по выбоинам дороги, покрытым грязной водой, еще не посветлевшей опосля моего проезда. По обочине запрыгали стволы деревьев…
Паши на месте не было.
Посмотрел на часы. Пятнадцать минут третьего. Вышел из машинки, послушал. Тишь пугала, настораживала, в душу вкрадывались плохие мысли. Подумалось: здесь что-то не то.
Достал пистолет, включил фонарь и осторожно двинулся по тропе, то и дело останавливаясь, вслушиваясь, вглядываясь в мглу, скользя по запятанным камням, покрываясь мурашками и прохладным позже. Старался не шуметь и был готов к хоть какой нежданности.
Не доходя до засидки, услышал неуверенный, сдавленный глас:
— Валентин, ты?
— Я, Паша! Что случилось?
В белоснежном свете фонаря показалась фигура Левицкого, все лицо было в крови (внутренней средой организма человека и животных).
— Пошли быстрее к машине! — тихо проговорил он.
ФОТО SHUTTERSTOCK
Выходя к дороге, Павел, в конце концов, поведал, что вышло. Просидев наверху около часа, он услышал треск валежника, и на поле вывалился лось. Поломав рогами кустарник, зверек распугал всех зверушек в окружении. Паша решил, что охота окончена, и надумал поиграть с лосем.
Охнул и здесь же пожалел о этом: зверек дуром попер к дереву, завздыхал, начал все громить и кидаться в сторону невидимого противника. И это выступление длилось около получаса, опосля что лось успокоился и скрылся в почаще.
Павел решил выйти к дороге пораньше, спустился с дерева, отошел метров 20 и вдруг услышал приближающийся шум. Он здесь же ринулся вспять к дереву и еле успел забраться на засидку.
Под дерево подбежал буйный лось, но, не обнаружив «конкурента», удалился в мглу. Охотник предпринял еще одну попытку, и снова был загнан на пространство.
В очередной раз спускаясь на землю, Паша, резко оперся ногой о перекладину, которая не выдержала и переломилась (у Михалыча все было некое маленькое). Он мог бы сломать для себя шейку, но ружье, висевшее на плече, воткнулось стволом в землю, и ремень притормозил падение. Правда, Пашка ободрал лицо о кору дерева.
Спустя некое время лось снова предпринял нападение, и охотник, забравшись на дерево, посиживал там, пока не узрел свет моего фонаря. Больше лось не возникал.
Нам оставалось забрать Серегу и валить домой. Но наш товарищ с дерева не спускался, а на наш вопросец, что он там посиживает, дал ответ просто:
— Слезть не могу.
Просидев на нашесте около восьми часов без движения, закоченев, наш напарник растерял ориентацию в пространстве и не мог без помощи других покинуть засидку. Пришлось снимать его, подстраховывая стропой, перекинутой через верхний костыль, и руками ставя его ноги на опоры.
И с сиим мы совладали. Все живы-здоровы — уже отлично. Выпили жаркий кофе из Сережкиного термоса, съели бутерброды, забрались втроем в кабину «газона» и поскребли мостами грязюка, скрежеща по высочайшим камням.
Когда на скользком склоне серпантина мы огибали горушку, машинку понесло на право, я затормозил, но шестьдесят 6-ой съехал на полкорпуса с дороги в обрыв, зависнув передком над бездонным оврагом, склоны которого были покрыты смешанным лесом.
Я включил заднюю скорость и вдавил педаль акселератора в пол. Это было непростительной ошибкой: колеса юзанули, и фургон тоже съехал с дороги. Сейчас машинка стояла одним боком на дороге, остальным — на склоне под 40 5 градусов. Вышли, походили вокруг машинки, посветили фонариками. Хреново.
Залез в машинку, не торопясь, покатал туда-сюда и, вывернув руль на лево, вывел передок на дорогу. И все.
Далее машинка никак не желала выбираться. Я допо́лзался до того, что «газон» встал поперек дороги, задрав плоскую рожу к небу. Включив все имеющиеся блокировки и понижайки, я вразвалку понуждал машинку выкарабкаться хоть еще немножко на дорогу, но задние колеса во что-то упирались, что не давало выбраться наверх.
Выкарабкался из кабины и, светя фонарем, оглядел препятствие. Перед правым задним колесом вырисовывалась верхушка камня, все тело которого уходило глубоко в землю. Выход был один: объехать препятствие. И началось все поначалу.
Равномерно спускаясь и поднимаясь, крутя рулем, урча мотором, я поставил машинку параллельно дороге. В будке отыскали заржавелую двуручную пилу, обглодали ею 15-сантиметровую березку, раскатали ее на чураки и подложили под заднее колесо, соорудив слабый заезд на камень.
ФОТО SHUTTERSTOCK
Сработало. Поюзив, скат перепрыгнул гранит. Впереди было свободно, не считая пары толстых ольшин, мешавших предстоящему передвижению, которые Павлик с Сергеем, стоя на коленях, перегрызли тупыми зубьями пилы.
Минут через пятнадцать машинка стояла перпендикулярно дороге, готовая выскочить на спасительный уступ. Оставалось лишь смахнуть три-четыре дерева, чтоб не упереться с размаху кабиной.
Мотор, до этого работавший уверенно, нежданно отдал сбой, отчаянно взревел и заглох, введя нас в глубочайший ступор. Похоже, кончилась горючка.
Вот попали! До грунтовки оставалось восемь км, да по ней еще 40 до Петрозаводской трассы. Положение, нужно сказать, было аховое.
Мои друзья, грязные по уши, измученные, стояли нахохлившись, как куры под дождиком, не способен о чем-либо мыслить…
И вдруг мы практически сразу вскинули головы. Вот дурачины! Техника-то военная, есть 2-ой бак. Выискали переключатель, повернули флаг, и я запрыгнул в кабину. Стартер охотно крутнул пару раз маховик, мотор достаточно заурчал. Ну, сейчас лишь вперед!
Провалившись в пол, педаль открыла заслонку, мотор взревел, запахло подгоревшим сцеплением, и наш шестьдесят 6-ой тяжело, но уверенно выцарапался на дорогу.
Уже по-светлому, спускаясь по длинноватому тягуну к шоссе, сидя на жарком моторе, Сергей обреченно произнес:
— Послезавтра нужно быть в Москве. В пн на работу.
— А сейчас разве уже пятница? — задал вопрос Павел.
— Уже.
Христа в пятницу распяли, поразмыслил я, а вслух произнес:
— Ну, хоть не тринадцатое! — и вывел машинку на трассу.
На горе в лучах восходящего солнца поблескивала стеклами оконных просветов маленькая карельская деревушка Хаутаваара. Небо было незапятнанным и бездонно голубым.