Давно у эвенов бытовало поверье, что перелетные птицы, перед тем как отправиться в теплые края, приносят в жертву птицу собственного вида, чтоб благополучно добраться до места зимовки, а в весеннюю пору возвратиться в северные края, на берега родных речек и озер, к своим гнездам.
ФОТО SHUTTERSTOCK
Припозднившуюся одинокую птицу, будь то утка, кулик либо лебедь, добывать запрещалось, так как она была оставлена стаей, и, когда настанут истинные холода, а реки и озера скует крепкими, толстыми льдами, отыщет она свою смерть без вмешательства человека.
Пастух Андрей глубочайшей морозной в зимнюю пору собирал разбредшихся по лесу оленей.
Быстро шел он на широких лыжах вдоль незамерзающей речушки с высочайшими обрывистыми берегами, которые стали еще круче и выше от снежных заносов.
Снежные карнизы над гулким, как и в летнюю пору, ручьем могли обвалиться в хоть какой миг, если олень либо пастух подходят близко к обрыву. От речки шел морозный пар, как от дыхания разгоряченного резвым бегом оленьего стада в зимнюю пору.
ФОТО СВЕТЛАНЫ БУРКОВСКОЙ
Андрей знал, что ручей тянется по лесу далековато и отыскать удачный переход не так просто. Вдруг парень услышал гулкий вопль и пошевелил мозгами: что за дьявольщина? почудилось, что ли? Впереди за поворотом наискосяк мелькнула, идя на понижение, какая-то птица.
Да это карты-бэгын (оляпка), лишь она может зимовать у воды! На талых незамерзающих протоках Андрей нередко вспугивал карты-бэгын и лицезрел, как бойко они ныряют в свирепые морозы в поисках еды.
Человек руки из теплых рукавиц высунуть опасается, а им хоть бы хны — ныряют!
Карты-бэгын — это лечущее средство от игральных карт, «карточная птичка». Если у игрока в кармашке лежит высушенная шкурка карты-бэгын, то с таковым игроком тягаться глупо, фортуна будет на его стороне. Старенькые эвены обожали поиграть в карты.
Тайком от остальных картежники старались подстрелить карты-бэгын и, собираясь в гости в соседнюю бригаду, не забывали прихватить с собой для фарта магическую шкурку — на тот вариант, когда друзья-приятели устроят игру в честь хотимого гостя.
ФОТО SHUTTERSTOCK
За поворотом береговой обрыв был уже пологий, и оттуда, где на мелководье торчали плоские темные камешки, взлетел светлый большенный кулик. Вспугнутый Андреем, он с гулким кликом полетел над водой.
Вечерком, придя домой, юный пастух сказал, что в талой протоке вспугнул огромного речного кулика, но поначалу пошевелил мозгами, что это оляпка.
Старенькый пастух дядя Алгимар растолковал:
— Андрей, это птица, принесенная в жертву, ее грех трогать. Она обязана погибнуть собственной гибелью — так назначено улетевшими в осеннюю пору куликами. Мне приходилось встречать таковых птиц: и нэкичан (утку), и гусэте (сокола), а в один прекрасный момент, в годы дальной молодости, даже хуси (лебедя). Лицезрели его морозной в зимнюю пору в незамерзающей полынье на реке Омолон, как раз в устье Олоя…
Миновала зима, пропархали весна и лето, вновь наступила прохладная снежная зима. Как и прошлой в зимнюю пору, если очень пуржило, стадо паслось в лесистой пойме реки Тэвтэнрэ, что значит Ягодная.
Опосля ночного дежурства в оленьем стаде Андрей порубил дров для палатки, наспех пообедал.
«Пойду похожу по лесу. Вдруг глухарей подниму?» — пошевелил мозгами он и позвал свою белоснежную оленегонку Делики (Горностай).
Та опрометью выскочила из палатки и, перегнав владельца, понеслась по лыжне. Скоро в самой гуще леса послышался ее гулкий лай. Никак глухаря на дерево загнала? Андрей поторопился на собачий клич.
Издалече узрел точные силуэты 3-х темных больших птиц, сидячих на ветках. Подкрался ближе, отлично прицелился и выстрелил. Глухарь шумно скатился по разлапистым веткам и шлепнулся в рыхловатый снег.
Два остальных тотчас сорвались и, выгнув спины, перелетели талую протоку, скрылись за деревьями.
Улетели-то они, может, и неподалеку, но как сейчас отыскать пригодный переход? Протоку в зимнюю пору не в любом месте перейдешь. Здесь Андрей вспомянул, как вчера кто-то из пастухов произнес, что через ручей еще в летнюю пору большая лесина свалилась и по ней ребята уже переходили речушку.
Собака, увидев, что владелец идет по берегу, припустила вдоль ручья, и скоро послышался пронизывающий птичий вопль. Большенный кулик, взлетевший из талой гальки на берегу ручья, пропархал рядом с замершим от нежданности Андреем и скрылся меж снежными холмами, нависшими над журчащей протокой.
Юноша не поверил своим очам. Неуж-то, пошевелил мозгами он, это мой прошлогодний знакомый? Андрей прошел вперед, к тому месту, где погрузился кулик. Аккуратненько, чтоб не вспугнуть, подкрался и выглянул из-за заиндевевшего кустика.
У кочующих эвенов основным жилищем является чум. Он представляет собой конусообразную палатку, которая состоит из больших шестов, покрытых в летнее время брезентом,
а в зимнее шкурами. ФОТО SHUTTERSTOCK
Кулик что-то старательно выклевывал меж камнями у самой воды. Так и есть: это он, прошлогодний герой. Вторую зиму один коротает.. И за которую провинность его приговорили зимовать 1-го вкупе с куропатками? Андрей обидно улыбнулся:
— Ну, здравствуй! А ты молодцом! Ничего, весна подоспеет — твои сородичи прилетят. Мало осталось. Выживешь! Будущей в зимнюю пору обязательно к для тебя наведаюсь. Так что будь здоров!
Пастух кликнул собаку, успевшую умчаться в лес, и заскользил по лыжне.
НЭЧАК ВМЕСТО ПУШНИНЫ
До прихода русской власти на северо-восток Рф поселка Эвенск на берегу Наяханской губки Охотского моря не было. На его месте среди просторной ровненькой поляны стоял обрубленный дом, принадлежащий местному негоцианту по прозвищу Хэвынэ, что значит «прожорливый, большенный».
Никто из кочевников-оленеводов не знал ни его реального имени, ни откуда он возник в этих местах. Некие гласили, что негоциант российский, остальные — что янки. С местными толмачами он изъяснялся по-русски.
Хэвынэ занимался обменной торговлей. Продукта у него было много. С начала лета съезжались единоличники-оленеводы с притоков Колымы и Омолона, с Камчатки на погэдэек —
ярмарку.
Поляна на левом берегу в устье Большенный Гарманды (Корбэнрэ), где позже вырос Эвенск, была заставлена юртами приезжих. В деньки ярмарки по всей вархаламской тундре паслись тучные оленьи стада. Во время туманов дежурившие пастухи кликами предупреждали друг дружку о том, где чье стадо пасется.
Ярмарка изливалась в большенный спортивный праздничек. Сойтись в поединке получали возможность борцы-силачи, без помощи других тренировавшиеся в собственных стойбищах.
Почти все богатыри в совершенстве обладали громоздкими посохами из крученой мореной лиственницы, пропитанной для прочности медвежьим жиром.
Был вариант, когда один богатырь таковым посохом размозжил голову огроменному медведю-шатуну. Обыденные же пастухи могли таскать посох бойца лишь на плече.
ФОТО SHUTTERSTOCK
Для развития силы применялись два круглых тренировочных камня размером с голову медведя. Они обшивались крепкой кожей в несколько слоев и ремнями пристегивались к кистям рук.
С данной для нас тяжестью боец прогуливался за стадом, а тяжеленным посохом играл, как прутиком, выполняя различные упражнения. Призы бойцов были самыми дорогими.
Во время праздничка наряженные дамы и мужчины плясали эвенский танец Хэде. В перерывах состязались певцы.
В огромных юртах не потухали костры, на которых варилось жирное мясо и «доходил» благоуханный кирпичный чай, так плотно спрессованный, что разбивали его обухом топора.
Приезжая на погэдэек, номады крестили малышей в церкви старенькой Гижиги, обзаводились иконами, крестиками.
Негоциант Хэвынэ в обмен на пушнину давал пастухам патроны, разные предметы домашнего обихода: топоры, ножики, чайники, кастрюли, миски, кружки, ткани (Строение тканей живых организмов изучает наука гистология), а из товаров муку, чай, сахар, табак. Каждое лето к негоцианту приходила шхуна с грузом, которая забирала пушнину.
По окончании ярмарки караваны навьюченных оленей откочевывали со стадами вглубь тайги на свои главные пастбища.
Праздничек праздничком, но о буднях номады никогда не забывали. За куцее время они умудрялись поохотиться на нерп, шкуры которых неподменны при изготовлении подошв торбасов, маутов (арканов), ремней, ковриков для изготовления еды, чари (непромокаемая обувь на весну и осень). Заготовляли и жир впрок, наполняя им кишки морзверя.
Во время кочевки оленеводы останавливались на нерестовых реках для заготовки юколы. Одним из рыбных мест был Пуравник, правый сберегал Гижиги, напротив устья реки Хивач. В то время тайга кишела белками, зайцами, куропатками и глухарями.
Сберегая боеприпасы, номады лупили зверька и птицу из луков, стрелами без наконечников, чтоб шкурки не дырявить. Куропаток было настолько не мало, что ранешней в осеннюю пору белоснежную стаю пернатых можно было просто спутать со свежевыпавшим снегом.
В один прекрасный момент на ярмарку приехал бедный старик со старухой. Деток у их отродясь не было, а самим добывать пушнину в тайге сил уже не хватало. Ну и оленей оставалось совершенно не достаточно, в основном ездовые.
Когда все стали паковать пушнину для торговли на ярмарке, старик начал двигаться на речку Чотлаву, где в обилии произрастал нэчак – низкий кустарник, отвар которого местные обитатели употребляли заместо чая. Старик порубил его, перетаскал в юрту, увязал в пачки, как увязывают пушнину, и сложил в две мунгурки.
— Дед, куда для тебя столько травки? — спрашивали пастухи. — На данный момент наторгуем и тебя не обделим, коль ты на погэдэек пожаловал. Кирпичный чай, поди, лучше, а?
В ответ старик лишь коварно улыбался: понадобится, дескать.
Стойбище опустело, все с полными тюками пушнины направились на торг. Поехал и наш старик со своим грузом и через два денька возвратился. На 2-ух оленях он привез все, что ему было необходимо: чай, табак, муку, сахар, ситец на полог и даже доброкачественную теплую шаль для бабки.
Пастухи лишь удивлялись: с что бы так разщедрился Хэвынэ? И только на последующий год все раскрылось. Когда номады съехались на новейший погэдэек, Хэвынэ заявил:
— Кто-то в прошедшем году сдал мне целых две сумы упакованной нэчак. Наверняка, я принял его за пушнину.
Пастухи лишь плечами пожали: не знаем, дескать…
Историю эту говорил мне отец и остальные старики как доподлинную. Они ее слыхали от собственных дедов, когда были малыми детками. А в Магаданском краеведческом музее я лицезрел фотографию той поляны в устье Огромного Гарманды, где сейчас стоит наш Эвенск.
