Cтатья В. Алексеева «Волк и семеро козлят: настоящая история» заинтриговала уже заглавием, ну и 1-ые строчки пообещали много увлекательного. Невольно становишься соучастником данной для нас захватывающей и небезопасной погони за волком на «Буране». И вот промелькнули два столбца повествования о преследовании хищника, охотники на пике фортуны: плохо ли по волку на брата!?
фото: fotolia.com
Кульминация полностью передаётся читателю, но…
Последующие абзацы практически обескураживают, когда читаешь, что друзья "смотрят — волк еще живой, но уже не шевелится".
И тут «…решают привезти его на базу {живым}. Достают веревки, связывают лапы, раздельно фронтальные и раздельно задние, связывают рожу и кладут животиком поперек на сиденье Бурана…».
Что это?
Детское, не по возрасту и не по образованию (охотоведы все таки), недомыслие либо полное бесчувствие к чужой боли (переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани) и страданиям?
Лишь что я вкупе с Алексеевым летел на снегоходе, преследуя противника, ловкого и мощного, злостного и достойного почтения. И вот охотник одолел в нелегкой схватке, так окажи милость, варвары не отказывали в этом даже противнику, закончи мучения зверька.
Жалко патрона — добей ножиком. Это не столько из области охотничьей этики, сколько общечеловеческого милосердия.
Но происходит нечто другое, меняющее мое отношение и к охотникам, и к добыче. Полярно переориентируются мои симпатии, с данной для нас минутки они совершенно точно отнесены к волку.
Каким предстоящим надругательствам подвергнут кровожадные, толстокожие истязатели злосчастное звериное?
Длительно читать не пришлось, практически через несколько строк: «…волчицы на снегоходе не было. Она отлежалась и, невзирая на покоробленный позвоночник, умудрилась соскрести веревку с рожи, потом перегрызть веревки на лапах, изрезать кожанку и уползти. Сейчас с ней не церемонились. Вынули из снега за задние лапы, дали разок монтировкой по башке, кинули в кузов грузовика и поехали домой. На базе ее вынули и бросили среди двора. Почему ее сходу не уничтожили, не могу сказать. Наверняка, решили — подохнет сама…».
Тут текст создателя, отрешенно-безразличный по форме и беспощадный на самом деле, совсем выпал из жанра охотничьего очерка, которому полностью отвечал до момента погони. И даже отдельные слова «башка», «подохнет», полностью допустимые по отношению к зверьку, воспринимаются в данном контексте примитивно глумливыми и чужеродными.
А сейчас о впечатлениях, оставленных данной для нас частью очерка у моих знакомых.
«Все вы охотники — животные!» — презрительно обронила дама и ушла, не дослушав.
«А вот бы волчица затаилась и впилась ему в глотку!» — мечтательно произнес ее сын-подросток.
Оставим построенные на личном случае обобщения интеллигентной дамы и характерный юношам максимализм. Но конкретно в этом месте энтузиазм к очерку был напрочь утерян, и никто не пожелал дождаться развязки.
От себя добавлю, что решение было полностью разумным, поэтому что «…здесь наступила кульминация».
Описываемый дальше эпизод с козлятами, прыгающими с разрываемого болью (неприятного сенсорного и эмоционального переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани или описываемое в терминах такого повреждения) тела волчицы, даже если он придуман создателем для большей «красивости», вправду кульминационен.
Но это кульминация не охоты, нет, та была, как мы помним, в момент добросовестной добычи небезопасного хищника. Тут кульминация своей дремучести, дошедшего до апогея издевательства с очевидно садистским уклоном, усиленная бравурно-бодряческим тоном создателя, призывающего и нас «побекать» вкупе с шалунами-козлятками на агонизирующем зверином.
фото: fotolia.com
Государь Алексеев, живописуя «моральные муки» умирающей волчицы, делает вид либо вправду не осознает, что свидетельствует против себя и подельщиков по обвинению в жестоком воззвании с звериными. И пусть это будет не уголовный трибунал, а горьковатое осуждение тех, кто почетает правильную, другими словами добросовестную охоту.
Мы живем посреди сделанных нами же легенд. Голубь у нас символизирует мир, но он, один из немногих пернатых, до погибели забивает для себя схожих. Лебедь олицетворяет чистоту и красоту, но в местах гнездовий уничтожает все живое в радиусе 2-ух с половиной сотен метров вокруг собственного гнезда.
Волк же — идеал кровожадности и глупой беспощадности, но он не уничтожит брата по крови (внутренней средой организма человека и животных) и вокруг логова охотиться не станет.
Волк в наших угодьях должен уничтожаться, но конкретно в критериях неспособности соответственных служб достигнуть высочайшей продуктивности этих угодий. А в северных штатах Америки и в Канаде при большом обилии дичи отношение к волку другое, это обыденный лицензионный объект охоты, и больше 1-го для вас добыть не дадут.
И я не очень верю в мифологизированный образ сероватого разбойника либо свирепого хищника. Создатель не ошибся, сделав его таковым, каковой он есть, а мы в нем что-то не сообразили. Но таким назначили, боясь конкуренции в бедных угодьях и оправдывая свою беспощадность.
Не потому ли в статье два раза упомянута его призрачная «злость ко всему людскому», но наглядно продемонстрирована бездумная ненависть ко всему волчьему.
Я боюсь, что в практике внедрения Закона о жестоком воззвании с звериными у арбитров возникнет сострадание к человеческой беспощадности, воспитанное мифом; такое: волку и погибель волчья. Боюсь за людей, ибо не верю, что свирепый по отношению к зверьку будет хорошим к человеку.
У меня нет морального права инкриминировать в беспощадности как свойстве натуры ни героев очерка, ни создателя, но меня чрезвычайно смущают вопросцы по тексту: «для чего-то решают…» привезти волчицу на базу, «почему ее сходу не уничтожили…», ответов на которые так и не последовало.
Мучения раненого волка, как, вообщем, и хоть какого теплокровного, не эфемерны и остаются страданиями вне зависимости от вида деяния их причинившего — по злости либо по детскому недомыслию.
Помню, в юности я ездил на охоту в Псковскую область. Хозяйка работала воспитательницей в лесной школе. Зашел к ней на работу за ключом от хаты. Она допрашивала 3-х парней в углу двора. «Для чего вы это сделали?» Ответа нет. «Почему?» Молчат.
Здесь же, жалуясь, поведала мне историю. Изловили они кошку, подвязали на хвост тряпку, смоченную в керосине, и подожгли. Так забавно было, что смеялись до колик. Позже отпустила молодых злодеев с напутствием: «Ну, вы задумайтесь о собственном поведении».
И ведь вправду, мыслить нелишне как на охоте, так и взявшись за перо.
