10-ки тропинок разбегаются в различные стороны. И всюду природа поражает нежданным, необыкновенным. Извивы пропасти, черные ущелья, островки ярко-зеленой травки на уступах утесов, калоритные лучи солнца, прорезающие, будто бы насквозь, труднодоступные горы. Галдеж птиц…
фото: Fotolia.com
А горы!
Млеют под солнцем в зеленоватых собственных цветных уборах.
По их подолу и далее ввысь бегут лиственницы, кедрач, сосны, как снег, поблескивает оголенный на ребрах известняк.
Каким бы горячим ни был денек, заря постоянно прохладна, постоянно лес одевается в темный сумрак, и бывает такое мгновение меж сумерками и полуночью, когда стихало все, и даже молчат комары.
Тогда явственно представляется, как в черной тиши лесов замирает и к чему-то прислушиваются не уснувшие на ночь (то есть темное время суток) цветочки, как притворяется дремлющей поразительно-белая ночная фиалка и как силен ее запах.
Мы приехали в Забайкалье, в поселок Карафтит.
Карафтит – это земля моего рода, моя родина, моя связь с прародительницей-землей, с травкой и тучами, отраженными в волнах Витима, и в утренней росинке.
Дома и улицы Карафтита – это действия моей жизни.
Когда едешь верхом на лошадки, взору раскрывается все большущее, вытянутое тело посёлка, прильнувшее к извиву реки.
Карафтит – это мои детство и отрочество, которые отделились от меня. Пока мне не начал двигаться девятнадцатый год, судьба моя была надежно привязана к этому посёлку с его полями и лесами.
С ранешнего юношества вошла в душу грозная и красивая природа родных мест.
Днем все пошло по плану. Меня с моим товарищем Виталием переобули в ичиги (кожаные унты), собрали вещи, погрузили на лошадок и направились в путь.
Вот мы уже в зимовье. Там нас ожидал охотовед Геннадий. Пообщавшись с ним, получили указания и наставления, попробовали шашлыка из козлятины и пошли спать.
На небе еще не погасли крайние звёзды, когда вышли на охоту. Было достаточно холодно, денек обещал быть неплохим.
По узенькой тропинке неторопливо поднимались в гору. Бодро ступал высочайший и мощный Виталий, следом шел я. В гору подниматься пришлось длительно, наиболее часа.
Срезая тропинку, взбирались по крутым, заросшим кустарником склонам отрогов, спускались в ущелья.
фото: Fotolia.com
На склонах высотой до 2-ух тыщ метров – сплошная труднопроходимая лиственная и кедрово-лиственная горная тайга.
Смотришь и не можешь наглядеться на эту живую огромную стенку из миллионов прямых, точёных пирамидальных пихт и кедрачей, сложенных так верно, стройно, прекрасно, что диву даешься: нет такового места, где бы эти деревья скучились, и чудится, как будто некий мудрейший садовник рассадил их на равных расстояниях, с геометрической точностью, а позже бережно подстригал и прихорашивал.
Это придало доп сил, которые вообще-то стали быстро убывать. Скоро уже любые 10 минут подъема стали перебиваться двумя-тремя минутками отдыха. Пот лил градом, дыхание сбилось, сделалось частым и жарким.
Чудилось, я вот-вот упаду мёртвым, так очень билось у меня сердечко; но лучше уж умереть, чем отступать перед какими-нибудь сотками метров. И вот, в конце концов, площадка на верхушке.
Минут 10 – 20 пролежал на ней ничком, позже перевернулся на спину. Сердечко закончило неистово колотиться, с удовольствием перевел дух, раскинул руки, – я был счастлив. Как волшебно здесь наверху, в лучах солнца, сияющего с неба!
Никогда в жизни не испытывал я ранее данной незапятанной радости – быть высоко наверху. В клочья разорванные тучи тянулись, гонимые ветром, вдоль горных хребтов на юге, буквально бегущие полчища циклопических белоснежных лошадок, запряжённых в колесницы.
Мы окинули взором залитую солнцем равнину. Все место перед нами в ослепительных лучах солнца чудилось отлитым из незапятнанного серебра. Я ощущал, что являюсь частичкой Природы, как животные и птицы.
Без их она пропадет и растворится в небытие буквально так же, как мы не можем, чудилось, существовать вне этих красивых гор и долин. Сколько прожил я на свете, а все не перестаю удивляться красе и необычности мира вокруг нас!
А понизу река все шумит, и ее серебряный гул разливается, как непонятная песня, к которой прислушивается душа гор. Как сладостно слушать этот непонятный говор стихий, любуясь на омуты и водовороты игривой реки.
Денек выдался погожий: солнце без помехи заливало своими лучами горный мир. Тут, наверху, легче дышать, кровообращение (циркуляция крови по организму) сильней, ярче передаются душе воспоминания, получаемые эмоциями, потому что всё доставляет наслаждение, и для тебя кажется, что тут ты способен в один момент разрешить всякую самую тяжелую задачку.
Величавый вид раскрывался с той возвышенности, на которой мы обсуждали принципиальный вопросец о собственном маршруте.
Спуститься с верхушки на гребне прямо в котловину мы не решались, потому что склон был головокружительно крут, потому мы поначалу добрались до наиблежайшей седловины, где и начали наиболее удачный спуск. Вообщем, слова «наиболее удачный» нужно осознавать относительно.
Я ощущал себя помолодевшим посреди нетронутой, девственной природы, исполненной таковой тишине и гармонии.
Мы подошли к реке. Все-же приятный звук – это нежное, напористое журчание текущей воды; приятно посиживать тихо-тихо и выжидать, чтоб вокруг случились различные вещи. Так человек растворяется в окружающем его мире, становится неотделимым от него и соединяется с природой.
Усталые, мы сели на бревно под 3-мя большенными деревьями. От раздумья меня отвлек свист крыльев. Я всмотрелся из-под ладошки в небо и узрел огромную стаю одичавших уток. Вытянув шейки, птицы стремительно летели над горами, держа курс на юг.
По томным всплескам маленьких, но мощных крыльев можно было додуматься, что утки жирные. Они летели низковато, и было отлично видно, как они вращают головами, остерегаясь собственных исконных противников. Впереди летели вожаки – старенькые, бывалые селезни, наверняка, непревзойденно понимающие маршрут своры.
фото: Рудмана Виктора
По краям и сзади своры тоже летели опытные селезни, способные защитить остальных от вероятной угрозы. В центре держались юные утки и кряквы. Молодняк вырос вдоль водоемов и речек, подальше от людского глаза, и сейчас птицы, время от времени издавая свист, летят туда, где нет зимы, и где их ждёт обильный корм.
Взмахами мощных крыльев они прощались с обжитыми за лето местами. Сколько из их выдержит далёкий и тяжелый перелет, избежит острых когтей плотоядных пернатых, заболеваний, увернётся от выстрелов браконьеров, которые всюду похожи друг на друга собственной жадностью и бездушием к жив природе?! Сколько из тех, что летят на данный момент на юг, в весеннюю пору благополучно возвратятся в эти края?!
Задрав голову, глядел вослед утиной стае, которая шла ниже туч и выше гор, и на уровне мыслей прощался с нею. Я глядел до того времени, пока она не пропала из поля зрения.
Мы собрались продолжить собственный путь и вдруг узрели: большой лось пил воду в двухстах метрах от нас. Стремительно вооружились биноклем и стали рассматривать лося. Он нас не лицезрел, потому что мы были за деревьями и ветер дул со стороны зверька.
На другом берегу реки подала жалобный глас лосиха. Рогач поднял голову и застыл. С бархатистых губ его падали капли воды. Вдруг он вздрогнул, налился силой и бросился в воду. Мы прокрались берегом туда, откуда доносился клич лосихи.
Близко подступать было небезопасно, страшились их спугнуть. Стали следить в бинокль.
Лосиха стояла под осиной, щипала листья и временами зазывно взмыкивала. Когда рогач вымахнул из реки, отряхнулся и побежал к ней, она отошла, не подпуская его к для себя. И в то же мгновение выскочил иной, юный самец, и стукнул конкурента копытом в грудь.
Разошлись быки в стороны, позже как кинутся друг на друга! Рога – в рога, лоб – в лоб… Стук, хряск, топот… Постояли незначительно, как будто задумавшись, позже отпрянули вспять и снова так сшиблись, что даже застонали оба. Бока у их так ходуном и прогуливались, из ноздрей вылетел храп, глаза окровенели от ярости.
Дрались длительно. В конце концов, юный самец на какую-то малость обогнал противника и так стукнул, что тот ишак на фронтальные ноги. Желает подняться, а конкурент не дает, в бок копытом бьёт. Озверел совершенно юный, порвал старику бок до мяса и с трубным победным рёвом – к лосихе. И она повела его за собой в лес. А старенькый рогач погрузился на задние ноги, тяжело и звучно дыша. В очах его горела смертельная тоска.
Мы подошли ближе к раненому зверьку. Виталий оборвал мучения лося.
По рации вызвали Геннадия, указали четкое местопребывание. Геннадий знал тут любой куст, и отыскать нас ему не составляло труда. Он привел еще 2-ух лошадок, чтоб увезти разделанную тушу.
Большие ветки-рога достались Виталию.
На последующий денек мы возвратились в Карафтит.
